В третьем доме всё происходило уже само собой. Буряты сделали практически всё сами: уложили захватчиков, освободили пленных – мы только чуть направляли процесс.

– Охуенно, товарищ сержант, – сказал Крошко. – Автоматические солдаты.

– Ну, – с пренебрежительным довольством усмехнулся Кулак.

Мы продолжали. В очередном доме, бревенчатом, с мезонином, я инспектировал второй этаж. За дверью одой из комнат я увидел девочку, привязанную к трубе батареи – запястья перетянуты армейскими брючными ремнями. Совсем юная, едва ли совершеннолетняя бурятка в свете полумесяца, струящемся через гардину. Голая, лохматая, сидя на полу в неудобной позе, она подняла на меня красивое лицо, изуродованное синяками и кровоподтёками. В её зубах был широкий ремень, затянутый вокруг головы наподобие кляпа. Тонкие предплечья и бёдра пестрели свежими гематомами и ссадинами. Тикали настенные часы. В другом конце комнаты стояла кровать, а в ней, отвернувшись к стене, посапывало большое тело. На стуле рядом с кроватью висела армейская форма и лежал автомат. Рядом стояли и лежали бутылки из-под пива и водки. Очевидно, это был монгольский оккупант, который занял комфортную высоту и теперь напивался и насиловал эту девочку. Малышка смотрела на меня широко распахнутыми узкими глазами, не знающими, чего от меня ожидать, наполненными отчаянием, ужасом и надеждой.

Держа монгола на прицеле, я тихо приблизился к нему и забрал его автомат. Так же осторожно вернулся к девочке и вынул свой штык-нож. Та отпрянула и затрепетала всем телом, старясь, впрочем, не издавать звуков – всё ещё не могла понять: будет ей хуже, если монгол проснётся или если нет. Я резанул брючные ремни, она дёрнула к груди освобождённые руки, не сводя с меня глаз. Я положил штык-нож на подоконник, глянул ещё раз ей в глаза и тихо пошёл на выход. Закрывая дверь, я видел, как девочка, сжимая штык-нож, крадётся к досматривающему последний сон монголу.

Мы захватили шестнадцать домов, когда раздался первый крик петуха. Нужно было немедленно идти в белый дом. Половина деревни была под нашим контролем, а другая половина всё ещё не знала об этом. Часть освобождённых бурятов мы оставляли в захваченных домах, чтобы караулить пленных монголов. Остальных собрали в хозяйстве через стену от белого дома. Помимо нас пятерых, здесь было девять освобождённых бурятов, включая сержанта со шрамом из первого дома. Все они были взволнованны, но сомнений в их глазах не читалось, они рвались в бой.

– Начинаем третью фазу спецоперации «Тихоходка», – объявил Кулак. – Заходим в белый дом так же тихо, как в прочие. Несомненно, его охраняют лучше, так что будьте начеку. В приоритете – взять живьём вражеских офицеров. Если не получится живьём – ликвидировать. Следующая фаза – контроль над всей деревней. Вопросы?

Вопросов не было, все закивали. Мы вошли в раж и понимали, что каждая минута на счету.

Кулак встал на бочку у забора белого дома и заглянул на ту сторону. Обернулся к нам и приложил палец к губам. Мы стали ещё тише. Посмотрев через забор с минуту, Кулак спрыгнул с бочки и шепнул:

– Крошко, Маэстро – пошли!

Крошко подошёл к бочке, взглядом давая мне понять, что первым лезу я. Я влез на бочку и глянул через забор.

Тихий яблоневый сад. По тропинке спиной ко мне шагает часовой. Перелезаю и тихо, как могу, спрыгиваю на мягкий грунт. Часовой не оборачивается. Прячусь в кустах. Крошко спрыгивает тоже и прячется в соседних кустах. Указываю ему на удаляющегося часового.

Минут десять мы ждём, пока часовой пройдёт снова. Когда он появляется, я вдруг понимаю, что не знаю, что делать.