Толстый встал и побрёл за мной. Когда мы подошли, все уже были собраны.

– Вперёд, герои, – мрачно скомандовал Кулак.

Внебрачные сыновья грома, мы выдвинулись за ним. За редколесьем источало белый шум облепиховое поле. Мы должны были преодолеть его, чтобы попасть в деревню. Заросли были низкие, мы рассекали на присядках.

– Погодите!.. Маэстро!.. Крошко! – догоняя, визжал Толстый. – А что делать-то?

Тут я понял, что он пропустил брифинг. Крошко объяснил Толстому по-своему:

– Сейчас занимаем один дом. Всех ебучих монголов захуяриваем. Только пиздец тихо! Без выстрелов, нахуй! Потом следующий дом. И так постепенно их все. Потом в белом доме убиваем полковника, берём транспорт и по съёбам. Понял-нет?

– Ну да вроде…

Крошко недоверчиво посмотрел на меня:

– А ты, Маэстро, всё понял?

– Да.

– Точно?

– Да, бля!

– Не накосячишь?

– Отъебись нахуй.

– По-любому накосячишь.

– За собой последи.

– Слышь, ты чё так базаришь?

– Ну, Маэстро, – встрял Толстый, – что-то ты храбрый дохуя стал.

К нам повернулся Пан и прошипел:

– Завалили! Нахуй! Свои! Ебальники!

Дальше крались молча. У въезда в деревню стали видны часовые. Мы пошли в сторону от них, ещё тише и ниже, мимо всех хат, что были с краю. Одна из них чуть выдавалась среди прочих. Кулак смотрит в бинокль, подаёт нам сигнал рукой – не подходит, идём дальше. Наверное, углядел собачью конуру. Пропускаем ещё и ещё одну хату. Наконец попадается нужный дом: одноэтажный, из крашеных зелёным досок, с белыми резными наличниками. Забор высокий. Собака, может быть, и есть, но, видно, Кулак понял, что они тут у всех есть и пора рискнуть.

Убедившись, что поблизости нет часовых, подбегаем к забору на полусогнутых. Я подсаживаю Крошко, тот несколько секунд осматривает двор через забор и перелезает. Следом остальные. Тихий двор пахнет куриным помётом, слышно прикудахтывание. Подкрадываемся к дому, заглядываем в окна. В одной комнате включён телевизор, ночной эфир канала ТНТ, ему внимает чуть различимая пара солдат на диване. На табурете перед ними початая бутылка водки, алюминиевые кружки, на полу грязные тарелки, окурки.

Входная дверь заперта. В другом окне виднеется кухня, темно, никого. Форточка открыта. Крошко встаёт на подоконник, открывает верхний шпингалет, просовывает в форточку автомат, цепляет его ремнём нижний шпингалет, растворяет окно.

– Обувь снять, – велит Кулак.

Мы снимаем обувь и лезем в окно, первыми идут Крошко и Пан, я за ними. С оружием наперевес они двигаются туда, где солдаты и телевизор. Быстро входят в комнату. Пан говорит им тихо, но чётко:

– А ну ни с места, сука.

Крошко забирает их оружие.

– Лицом в пол, быстро, – командует Пан.

Они ложатся.

– Маэстро! Крошко! Связать их, вставить кляпы.

Мы суём им в рот какую-то ветошь, связываем руки и ноги. Кулак и Толстый обследуют другие комнаты. Обездвижив и обеззвучив солдат, присоединяемся к осмотру дома.

В одной из комнат в постели молодая девушка, в другой – бабка с дедом. Всех будим.

– Понимаете по-русски? – спрашивает Пан.

– Ага, ага…

– Хорошо. Поможете нам освободить деревню.

Из кухни доносится стук – Кулак врывается туда, мы за ним. Люк в погреб открыт, узкоглазый юноша, наполовину высунувшись оттуда, поднимает автомат, но слишком медленно – Кулак врезает ему прикладом по голове, солдат катится назад в люк, Кулак следует за ним.

Погреб освещён керосинкой, среди банок с соленьями и железных бочек несколько юношей в российской солдатской форме связаны и сидят на коленях – видно, пленные буряты, – их держит на прицеле охранник.

– Бросил оружие, лёг на пол, сука, – спокойно велит Кулак, и тот не смеет отказать.