– Ну а что? Сами понимаете: голод не тётка, пирожка не поднесёт.

– Какие нынче лживые насекомые у нас пошли, а ещё королём себя кличете! Это ведь откровенная утка! – с искренним негодованием бросил Олежа, громко так вытоптав из комнаты, после чего не навещал Григория ещё пару дней.

Наутро же третьего дня Олег бесцеремонно ворвался в темницу (хотя тут было окно, и даже куда более чистое, нежели чем в квартире Григория Степановича) к заключённому в сопровождении более сдержанного Василия Николаевича, за которым увязалась заплаканная секретарша Василиса.

Олег бесстрашно прошествовал вплотную к самой клетке, распластав бумажку на решетчатых прутьях.

– Смотрите! А ну-ка, живо смотреть!

Ещё сонный Григорий Степанович, протерев свои загноившиеся глаза, загадочно уставился на собственный портрет.

– Что? Что происходит? Зачем вы распечатали мою фотографию? Меня ищут?

Олег издевательски выдавил смешок, облизнув нервно губы:

– Он ещё и спрашивает! Не вас, пожиратель душ, а несчастного, которого вы действительно смели проглотить. Забыли уже?

– Я съел самого себя?

– Олег, оставь его. Тараканы живут инстинктами, сам ведь знаешь, – встрял Василий Николаевич.

– Его нужно сдать правосудию! – взвизгнула Василиса.

– И много вы ещё душ загубили? – прошипел Олег.

– Всего лишь одну, молодой человек… – с грустью отозвался Григорий.

– Синицина Григория?

– Именно…

– Да не врите, тараканий начальник! С таким-то пузом, ай!..

– Такова печальная правда жизни, молодой человек, – расстроенно произнёс Григорий. – Сначала, в самые нежные годы, вам кажется, что вся жизнь впереди; что любые двери открыты перед вами… А потом вы не становитесь народным кумиром, вас бросает любимая женщина, и вот вам уже бог знает сколько лет, вы стоите в очереди за колбасой в затхлом магазинчике, а потом вас и вовсе принимают за таракана, сажая в клетку…

Василий Николаевич растерянно спросил:

– Народным кумиром? Вы что же, стихи писали?

– Да не так чтобы.

– Песни о мирском завывали?

– Это пожалуйста, но лишь для себя.

– А в чём тогда ваша трагедия?

Григорий Степанович глубоко вздохнул:

– Да в том, товарищ, что у меня и в мыслях не было заняться подобным, если так можно выразиться, искусством. Вот и душа болит, когда понимаешь упущенные возможности.

– Вот эдак запел, а?! – Олег прервал культурную беседу. – Вы, Василий Николаевич, не сочувствуйте. Ведь врёт, подлец. Разжалобить нас пытается, а ведь мы всё про тебя знаем, душегуб! – молодой человек смял бумажку и с чувством швырнул в таракана.

– Олежа, не горячись. Тем более у нас нет доказательств. Пока что это лишь наш гость, который представляет ценность для научного сообщества.

– Он опасен! – возмутилась Василиса.

– А вы, дорогуша, шли бы по делам. Сделайте вот братцу и мне кофейку.

– Быстрорастворимого?

– А у нас другого, милочка, и нет.

На том Василиса покинула комнату, оставив двоих мужчин наедине с чудовищем.

– Я смотрю, вы на нашей диете начали худеть? – поинтересовался вроде даже дружелюбно старший дезинсектор.

– Есть такое, товарищ. Даже как-то дышаться стало легче. Если бы не клетка, то я и вовсе посчитал, что нахожусь в санатории, – попытался пошутить Григорий.

– Санаторий ему! То ли тебе ещё будет! – огрызнулся Олежа, после плюнув и уйдя вслед за сестрой. Уж очень ему было невмоготу находиться рядом с этим безжалостным насекомым.

– Вы на парня не злитесь. Пылает в нём ещё эта страсть к справедливости, – подметил Василий Николаевич.

– Да, понимаю… Вот знаете, сижу в этой клетке, как последний… таракан, а как-то мне даже покойно стало. Вот знаете, словно действительно что-то справедливое, хоть и не совсем, со мной произошло.