Ларионов приказал поставить в бараке хорошую каменку, которую построил опытный печник из Сухого оврага. Несмотря на тоску Веры о Ларионове, она искренне радовалась переезду. Женщины просили Федосью и Кузьмича благодарить майора за такой подарок. Рутина снова захватила людей. Грязлов перенес все давление на заключенных мужчин, и ШИЗО был переполнен. Каждый день он писал докладные записки начальнику и отправлял с Кузьмичом.

Федосья рассказывала женщинам о майоре, но избегала разговоров о его внешности. Вера спрашивала о Ларионове в надежде услышать, что он хотел увидеться, но Федосья только пожимала плечами.

Так прошли январь и февраль. В начале марта неожиданно наступила кратковременная оттепель. Это была ранняя оттепель для здешних мест. Лариса Ломакина привела в порядок библиотеку, но без Ларионова ничего не двигалось. Вера и Лариса предложили Грязлову начать проводить там небольшие уроки для заключенных для повышения их грамотности, но Грязлов ограничился скучными лекциями на политические темы, которые считал нужным проводить сам или привлекал Губину.

Однажды Вера пришла без договоренности к Грязлову и попросила его отпустить ее в Сухой овраг в больницу. Она жаловалась на проблемы по женской части, которые мог помочь решить только доктор Пруст. Грязлов усмехнулся.

– Хочешь к майору? – спросил он напрямик. – А он-то тебя видеть не спешит.

Веру передернуло. Возможно, это так и было, но она должна была поговорить с ним. Необходимо было получить его одобрение на создание учебной программы для зэков.

– Мне можно съездить? – спросила она бесстрастно.

– В тот раз ты уже съездила, – сухо заметил Грязлов. – Я не верю, что это Кузьмич заварил всю эту кашу с отменой расстрела! Кузьмич – дурак. – Он помолчал. – Ладно, езжай, но если ты допустишь еще один промах…

– То что? Меня постигнет участь Анисьи? – не выдержала Вера.

– Что ты хочешь сказать? – В глазах Грязлова появилось знакомое Вере звериное выражение.

– Только то, что вам нельзя переходить дорогу, – спокойно ответила она.

Грязлов засмеялся, закинув голову, обнажая мелкие темные зубы. Для Веры Грязлов был архетипом всего, что она презирала в людях. Он был воплощением зла, и она не могла определить ни одной причины, по которой такого, как Грязлов, следовало бы жалеть или прощать.

– Ладно, езжай, развлеки мужика, а то он уже два месяца без бабы, – сказал он, чтобы разжечь в Вере ярость.

Но она не ответила и вышла из комнаты.

Кузьмич стегнул лошаденку, и они поехали в Сухой овраг. Вера постирала свое поношенное красное платьице в мелкий цветочек, которое сильно истрепалось за время этапа и пяти месяцев в лагере и было похоже на старую линялую тряпку с сальными пятнами и заштопанными дырочками; вымыла и уложила волосы, чтобы предстать перед Ларионовым свеженькой и красивой. Солнце сегодня светило особенно ярко. Вера всю дорогу была задумчивой.

Она не знала, как ей удастся пройти через конвоира, стоявшего у двери, но намеревалась попасть к майору любыми способами. Это было просто немыслимо, что он так долго был изолирован от лагеря. Она хотела увидеть его. Вера попросила Кузьмича помочь организовать свидание. Сначала Кузьмич отнекивался, но он понимал, что Вера ехала с ним, только чтобы навестить Ларионова. Немного поворчав, он согласился. В душе Кузьмич радовался, что, наконец, она встретится с хозяином.

В больнице Вера сразу прошла к доктору Прусту, а Кузьмич направился в палату к Ларионову. Он елозил и был рассеян, а Ларионов чувствовал волнение. Он спросил у Кузьмича, зачем тот приехал, но Кузьмич попросился срочно выйти. Ларионов еще больше занервничал.