– Для меня, наверное, важно – вернуть чувство… молодости. Энергии. Драйва.

– Что главное в жизни?

– Свобода. Когда ты не должен объяснять, кто ты и зачем ты тут.

– И твоя сильная сторона?

– Умею видеть то, что не замечают другие. В технологиях, в людях… в хаосе.

– Прекрасно, – произнёс Клайм, слегка кивнув. – Видеть то, что не видят другие – не всегда дар. Это ответственность. Не всё, что ты замечаешь, нужно сразу озвучивать. Иногда сила – не в том, чтобы сказать, а в том, чтобы понять, зачем ты это знаешь… и что изменится, если ты это проявишь.

Он сделал небольшую паузу.

– Быть наблюдателем – легко. Быть тем, кто вмешивается – опасно. И только тот, кто может удержать знание внутри себя до нужного часа, действительно готов действовать.

Клайм сделал короткий вдох и переключился в другой тембр.

– Итак. Переходим к самой сессии. У нас три фазы. В первой – карточки с вопросами лично к вам. Во второй – вы взаимодействуете с качествами других. В третьей – будут сложные выборы, в которых вы должны будете быть честны не с нами, а с собой.

Он говорил чётко, как человек, который наизусть знает маршрут, но каждый раз удивляется, куда приведёт пассажиров.

– В первой фазе – только вы и ваш путь. Вы называете номер карточки, открываете её, читаете и действуете. Во второй – вы выбираете карточку, но перед этим оцениваете других. Вы должны знать, чьи качества вам нужны – или кого вы готовы оставить без них.

– И помните: вы обязаны обосновать свой выбор. А если он направлен на кого‑то, этот человек должен дать комментарий. Здесь нет безмолвных жертв.

Он сделал паузу.

– Помните о вашем жизненном приоритете. Всё, что вы делаете – должно исходить из него. Если что-то кажется неправильным – спорьте. Аргументируйте. Сопротивляйтесь. Даже мне.

Камера приблизилась к его лицу. Нижняя часть осталась в тени, но тень была слишком глубокой – плотной, как будто проваливалась в пространство, которого там не могло быть. Воздух вокруг слегка дрожал, будто изображение начало дышать. Казалось, не техника подводила, а сама реальность подстраивалась под его голос.

– В течение сессии я буду вмешиваться. Комментировать. Направлять. Но выбор – за вами.

– Всё понятно? – спросил он, глядя в каждый экран.

– Вроде да, – откликнулась Инга.

– Ну что ж… – кивнул Остап. – Поехали.

Клайм смотрел на них всех: лица сосредоточенные, нервные, местами оживлённые. Только Дима выглядел так, будто душой ещё был на вчерашней вечеринке, где вместо трансформации предлагали текилу.

– Закройте глаза, – мягко сказал Клайм. – И не открывайте, пока я не скажу.

Все закрыли глаза не потому что он сказал, а будто его голос совпал с тем, что уже давно звучало в них самих – тихим, неоформленным зовом. Ни одного вопроса, ни колебания. Как будто что‑то за пределами их воли уже решило за них. В каждом окне – неподвижность. В каждом лице – напряжённая тишина, как будто внутри всех что‑то замерло, прислушиваясь.

Воздух в экранах стал плотнее, как в комнате, где вот‑вот прозвучит нечто важное. Пальцы вцепились в колени, кто-то еле заметно подался вперёд, кто-то, напротив, откинулся, как в свободном падении. На какое‑то мгновение даже время, казалось, отступило в сторону, освободив место для чего‑то другого.

И именно в этот момент внутри возникло ощущение: сейчас случится нечто такое, к чему никто из них не готов – и никогда бы не был.

На фоне заиграла едва уловимая космическая мелодия: синтезаторный гул, обертоны, будто кто-то медленно вращает планету руками.

Голос Клайма зазвучал шёпотом – как заклинание:

– Перед вами – темнота. Полная. Но не пустая. Время от времени в ней проскакивают вспышки. Очертания. Шумы. В голове – лёгкий гул. Это не боль. Это – начало настройки.