Однако, чтобы добраться до улицы Сивцев Вражек, ему пришлось сменить несколько видов транспорта, и он боялся, что наличных финансов ему для поездки не хватит. Но, в конце концов, все проблемы разрешаются.

Быстро нашел дом, возле которого орудовал метлой дворник с буденновскими усами, указавший этаж и квартиру, где проживала Угрюмова. Это была самая затрапезная коммуналка. Дверь открыла седенькая пожилая женщина, в простенькой кофточке поверх синего изрядно поношенного домашнего халатика. Глаза живые, улыбчивые. «А какими еще они должны быть у человека, отдавшего Миру Прекрасного сорок лет своей жизни?» – подумал Нуарб.

Он тоже во всю улыбался, стараясь предстать воплощением вежливости. Его провели через большую кухню, где стояли три газовые плиты и три стола, и ввели в комнатушку метров в десять-двенадцать. Обычное место пребывания человека, у которого нет ничего за душой кроме самой души.

Нуарб вынул из кармана сверточек и, развернув его на столе, выложил сережки и кольцо.

– Это вам от Казимира Карловича… Позументова…

Женщина схватилась за сердце и тихо заплакала, но вдруг спохватилась:

– Простите, это сейчас пройдет…

Потом она принесла из кухни чайник, и за неспешным, хоть и несколько напряженным, чаепитием, он поведал ей все то, что ему наказал исполнить Маэстро.

– Умирая, он просил передать вам это, – кивок на золотые изделия, – и сказать, что помнил вас всю жизнь…

На лице хозяйки снова появились слезы, но теперь уже элегически потеплевшие.

– Это кольцо и серьги принадлежат его маме Зое Кориандровне, – Угрюмова приложила к глазам платочек. – А где похоронен Казимир Карлович? – спросила она.

Но гостю на этот вопрос ответить было нечем, и он лишь пожал плечами. Эта тема потеряла для него интерес. Теперь он думал, как бы половчее завести разговор о том, ради чего он тут, собственно, изощряется в сантиментах. И вдруг будто какое-то мистическое предопределение вступило в игру, ибо как еще можно было расценить следующие слова Угрюмовой:

– Казимир Карлович прекрасно знал живопись и ненавидел халтуру… О, сколько нервов он потерял в борьбе с защитниками и проповедниками «Черного квадрата»! Несколько раз он пытался содрать его на выставках со стены, за что его сначала отправляли в психушку, а затем – в тюрьму… Потом неоднократно привлекали и за частное коллекционирование произведений искусства, тогда ведь это не поощрялось… А ведь чистейшей души был человек!.. «Черный квадрат» – лишь предлог… Я ведь тоже из-за этого идиотского «Квадрата» пострадала…

Ну что еще нужно, чтобы продолжить разговор в намеченном русле? Нуарбу не надо было изображать заинтересованность, что, естественно, не осталось незамеченным хозяйкой этого убогого уголка.

– Однажды, когда меняли картины, я повесила «Квадрат» верх ногами, – продолжала свой рассказ Угрюмова. – По крайней мере, так мне сказал директор и влепил выговор… А где, скажите, у этой мазни ноги, а где голова? Да ее, как ни крути, как ни вешай, все равно нет – ни грана искусства, ни смысла. Это – чудовище в раме, и с ним так носятся, словно это какой-то Рубенс или Веласкес… А уволилась я после того, как меня чуть ли не обвинили в краже этой мазни: недавно «Квадрат» исчез со стеллажа. Словно сквозь землю провалился… – Женщина приложила руку к сердцу, видимо, сбилось дыхание. – Я клялась всеми святыми, что ничего не знаю, но меня допрашивал какой-то частный сыщик… он даже сюда приходил… искал, вынюхивал, махал перед моим носом пистолетом… как будто я могла украсть это… простите за выражение, черное дерьмо… – И женщина снова, склонив голову, заплакала…