Глаза и душа журналиста отдыхали. Ни зверская тряска, ни жарища с духотой не испортили его настроения, и когда первые впечатления стали притупляться, он достал из баула видеокамеру и принялся снимать наиболее впечатлившие его картинки за окном автобуса…
В долину Ивановки прибыли, когда день склонялся к вечеру, и долговязые синие тени заполнили собой еще ярко освещенные скалы и поросшие густыми травами поляны.
Автобус остановился возле небольшого двухэтажного домика, над входом в который висела простенькая дощечка с надписью «Гостиница Вега». Штольнева приняла моложавая брюнетка, и сказала, что для него уже приготовлена комната наверху, с видом на Байкал. Абсолютная любезность и предупредительность.
Комнатка оказалась небольшой, но очень светлой и чистой. На столе – синяя ваза с полевыми ромашками. Кровать – на манер старой деревенской: высокая, под льняным, с узорчатым подзором, покрывалом и с пирамидой из трех подушек разной величины. У кровати – новые шлепанцы, на крючке вышитое полотенце, а на окнах белоснежные шелковые, тоже с кружевной окантовкой, занавески.
Когда он подошел к окну, возглас восхищения застрял у него в горле. Позже в разговоре с женой по телефону он скажет: «Мы с тобой были на Ривьере… Красиво, да? Очень! Мы были в Шотландии, согласись, красота неописуемая… Впрочем, как и на Канарах или в Черногории, но здесь… У меня просто нет слов… Перед Байкалом все красоты мира меркнут. Поверь, все остальное – замусоленные рекламные картинки, а здесь – невероятное ощущение космической красоты и величавости.»
Он глядел на гигантскую водную равнину, прихотливо извивающуюся линию берега, и неизъяснимая тоска сжимала его сердце. Было такое ощущение, словно он один остался на всей Земле.
А в это время, внизу, со стороны, жилых вагончиков-балков подъехала инвалидная коляска, в которой сидела светловолосая девушка. Взяв с колен книжку, но так и не открыв ее, незнакомка долго смотрела на озеро…
Глава седьмая
Клад, который добыл на Большой Садовой, Нуарб спрятал в дымоход старой печки, ставшей безработной после того, как ее основное назначение перешло к газовому отоплению. Предварительно он извлек из жестянки ювелирные изделия и два царских червонца. Затем, как бы между прочим, поинтересовался у Марии, где находится Третьяковская галерея и нельзя ли будет туда сходить. Этот разговор был для женщины приятнее приятного – раз человек потянулся к культуре, значит, не все потеряно. И она с энтузиазмом рассказала ему, где эта Третьяковка находится, каким транспортом до нее добираться, и что она, будучи еще школьницей, раз десять туда ходила и хорошо, что он напомнил, нужно еще раз обязательно там побывать.
На следующий день, когда Мария ушла на работу, Ну арб, прихватив с собой кольцо, сережки и золотую монету, отправился в Лаврушинский переулок. Оказавшись перед отреставрированным зданием Третьяковки, он был поражен его красотой, а, войдя в него, ощутил ни с чем не сравнимую атмосферу комфортности.
Он полез в карман и наскреб несколько рублей, которых, однако, хватило, чтобы попасть на выставку. Уже в первом зале его охватил неописуемый восторг. Потом были картины Куинджи «Березовая роща», «Украинская ночь». Стоя перед ними, Нуарб вспоминал, как рассказывал Маэстро про «Лунную ночь на Днепре» этого замечательного художника…
Потом были залы Шишкина, Левитана, Брюллова, в которых, впрочем, он долго не задерживался. Задержался лишь у картины Верещагина, на которой была изображена пирамида, сложенная из человеческих черепов… «Апофеоз войны» – прочитал он и удивился столь точному названию.