Воистину, это было досадно. Калигуле было всего двадцать девять лет, и было бы поучительно узнать, как далеко может зайти спокойная дерзость такого совершенного тирана и, главное, терпение народа, так хорошо приученного к ярму.

День смерти Калигулы – это уникальный и торжественный день в анналах римского народа. Когда Херея, Сабин, трибун, и Клемент, префект претория, бросились на улицы Рима, размахивая окровавленными мечами и крича: «Рим свободен!» – это не было пустыми словами. Рим действительно был свободен, и редко в истории революций можно найти столь полное освобождение. Не было претендента на трон, ни законного, ни приемного сына императора; заговорщики не имели никакого плана, и их единственной мыслью была месть; ни одна голова не возвышалась над другими – Тиберий и Калигула скосили маки Тарквиния. Повсюду установилось равенство, рожденное рабством; римское общество было выровнено, подавлено, погружено в мрачное и удушающее спокойствие, подобное поверхности моря перед бурей. Не было нужды опасаться ни героя, ни одного из тех великих людей, которые становятся роковым рифом для наций и заставляют их дорого платить за славу, породившую их.

Это был уже третий раз, когда судьба предоставляла римскому народу возможность освободиться. В первый раз, после смерти Августа, можно было колебаться, ведь в дворце в Ноле бодрствовала ужасная Ливия; во второй раз, при Германике, сам Германик подвел свою судьбу и свою партию; но теперь ничто не могло подвести народ, кроме его собственной воли и собственного мужества. Был двадцать четвертый день января. Стоял холод, но холод не всегда успокаивает южные натуры – безумства современного карнавала и Корсо тому доказательство; естественное возбуждение римлян заменяло им солнце. Материально и морально ничто не мешало взлету свободы.

Первым впечатлением был ступор. Одни говорили, что Калигула жив и хочет испытать тайные чувства своих подданных; другие рисовали будущее в мрачных тонах; самые благоразумные спрашивали себя, кто будет новым господином? Народ не доверял сенату, сенат – всадникам, всадники – народу, а все вместе – преторианским солдатам. Люди собрались в театре, так как это был день представления. Внезапно появилась самая свирепая когорта охраны – германцы, которые едва говорили на языке Рима и знали только императора. В ярости от того, что их господин был убит, они обыскали дворец и город, искали повсюду заговорщиков, убили трех или четырех сенаторов, которых нашли на своем пути, и принесли их головы; они блокировали выходы из театра, угрожая всех перебить. Раздались вопли, мольбы, протесты невиновности, сожаления и похвалы в адрес убитого принца. В конце концов германцы смягчились, бросили головы на алтарь, который мешал их рукам, и, как добрые псы, обезоруженные, вернулись на Палатин. Тут же народ хлынул на улицы и побежал на Форум. Там, полный недавних эмоций, тем более яростный, что он испугался, он захотел отомстить за дорогого и божественного Калигулу, поставщика его удовольствий и праздников, мудреца, который пожирал богатых ради бедных, удовлетворяя основным законам имперской демократии. Уже начиналась реакция. «Убийца Кая? Кто убийца Кая?» – кричали. Тогда галл, Валерий Азиатик, значительная личность, дважды бывший консулом, бросился к трибуне: «Да будет угодно богам, чтобы это был я!» – сказал он в качестве вступления. Эта смесь дерзости и присутствия духа, свойственная его расе, смутила фанатиков. Тем временем сенаторы прибыли; они обещали продовольствие, игры, щедрости: наступила тишина, и когда городские когорты, ненавидящие преторианцев, окружили Капитолий, чтобы защитить сенат, толпа тут же начала аплодировать Херее, которого мгновение назад хотела растерзать.