Субстанции, полагает Вульф, отличаются друг от друга не в степени, а в качествах. Так дуб, по его мнению, никогда не превратится в другой дуб, а капля воды не превратится в другую каплю воды. Другой дуб возможен из умирающего этого дуба, а другая капля из разлагаемой этой частицы воды. Не бывает одного и того же дуба, поэтому дуб не превращается в другой дуб, он всегда в каждый момент времени новый дуб, который постоянно обращается в нового «другого-себя-дуба». У него вырастают новые листья, не бывалые никогда почки, новейшие желуди, развивается современная корневая система, другой дятел в нем выбивает другое дупло и поселяется в нем, в бесконечно новом дубе. Здесь стимулами роста оказываются микроизменения, которые существуют за пределами нашей чувственности (Декарт). Миллионные доли микрометра, на которые вырос лист за миллисекунду, человеческий глаз не увидит, даже прибора такого нет, который бы ухватил эти мельчайшие изменения. Вещь, иными словами, всегда, в каждый момент своего субсистирования, есть вещь новая, другая. Точно такая же, как и для девяностолетней матери шестидесятилетний сын без зубов, слепой на один глаз, передвигающийся на костылях, все тот же живой, энергичный маленький детеныш, лишенный недугов. Такое случается потому, что essentia non suscipit plus vel minus (существование не принимает модус более или менее). Далее Вульф отмечает: «Такова суть формулировки, повторяемой схоластами, "что первичная материя содержит потенцию или перспективу, серию форм, в которые она должна облачаться и разоблачаться в процессе этого становления". Спрашивать, как это делают некоторые, где находятся эти формы до их появления и после их исчезновения, – означает показать полное непонимание схоластической системы» [там же, 172].

Итак, по Вульфу, двух видов изменений достаточно, чтоб объяснить материальный мир: 1) становление составной субстанции; 2) переход из одной субстанции в другую (другие). Дополнительно оговаривается необходимость внешнего воздействия для «нового субстанционного становления целого», ибо говорится: Quidquid movetur ab alio movetur (Что бы ни двигалось, движимо другим) [там же, 173, 177]. В политической системе, по его мнению, схоластика обосновывала принцип, что государство существует только во благо своих граждан, а не наоборот – граждане существуют для блага государства и что индивидуум помогает группе, частью которой является, и в которой обретает свое адекватное благоденствие.

Харман называет глобальные объекты эмерджентными сущностями, которые обладают устойчивостью при любых изменениях в их свойствах. Эта устойчивость, как понятно из «Введения», невозможна без наличия индивидуальности у глобальных объектов. Суть дела состоит не в том, «что все объекты в равной мере реальны, а в том, что они все в равной мере объекты», которые составляют «промежуточный слой автономных объектов, которые действительно индивидуальны, а также независимы от всякого восприятия» [Харман 2015, 15, 25]. То есть объекты индивидуальны и несубъективны. Они должны обладать определенными свойствами, качествами, для того чтобы быть объектами. Кассирер, к слову сказать, показывает, каким образом независимость субстанции от качеств и отношений мыслилась характерной чертою субстанции. Но чем отличается «характерная черта» субстанции от ее свойства, качества или признака? Как нам уложить вместе наличие свойств у объектов и их автономию, исключающую и наличие свойств, и необходимое существование отношений с другими, для конституирования этих самых свойств?