По закону в своей сумке с личными вещами я имею право хранить не более десяти книг. Нет, ну в самом деле, не Булгакова же с Венедиктом Ерофеевым мне выбрасывать ради этой лабуды? Вот и пришлось отправить её в новое приключение, которое, скорее всего, закончилось аутодафе, ибо она оказалась самой натуральной еретицей…

В одном из рассказов* я делился мыслями о том, что у книг, как и у людей, своя собственная судьба, своя миссия в этом загадочном мире. Как знать, может, она вовсе не погибла, а украшает сейчас кабинет какого-нибудь прапорщика из нашей конторы**.

Худо, коли книга никому не нужна. Она похожа на одинокую брошенную женщину. И жаль её, и в дом не притащишь надолго. Увы. Все щупают, хвалят и никто не берет… А кто виноват? Прежде всего тот, первый мужчина, который забил ей голову всякой ересью и наполнил её внутренний мир разной бесполезной чепухой. Да так, что все усилия второго мужчины, как он её ни наряжал, ни ангажировал, ни презентовал, оказались тщетны…

Ярок, но короток век бездарных, доступных, безвкусно накрашенных китчевых «давалок». Они за короткий срок проходят через множество невзыскательных рук и вскоре, потрёпанные и дырявые, безжалостно летят в вонючий мешок какого-нибудь Мишки-уборщика.

Долго живут чопорные, холодные и неприступные "старые девы" и "синие чулки". Но их не менее жаль. Они несчастливы, а долгая их жизнь скучна и неинтересна. К тому же они пребывают в вечном страхе от того, что так и не дождавшись своего единственного благоверного, оставшись тайной за семью печатями для легкомысленных мишек и гришек, в любой момент могут отправиться в братскую могилу, да ещё за компанию, страшно сказать, с выше упомянутыми использованными, крашенными потаскухами!

Се ля ви. Везёт в этой жизни тем и только тем, кто сам по себе либо через усилия, натужно, смог вписаться в гармонию окружающего мира. А вот той красивой разумной книжке не повезло. Она не вписалась в гармонию или, если угодно, субгармонию тюремного мирка…

Раскрыв обложку этой книженции, я сначала пробежал глазами по издательским реквизитам и регалиям автора. Они также оказались солидными и впечатляющими. Удовлетворённый этим, я быстро отыскал толкование знакомых мне понятий: делинквентность, девиантное поведение и прочее. Внимательно ознакомился. Поулыбался по поводу упорной незыблемости наук, которые призваны быть мобильными, а не сидеть на догмах. Поспорил мысленно с автором, но отнюдь не в резкой форме, а вовсе снисходительно и добродушно, закончив словами Паниковского: «Сразу видно человека с раньшего времени». Это по поводу автора. Он мне показался таким божьим одуванчиком – консерватором и фундаменталистом. Полистал туда-сюда. Подумал: незаменимая вещь для студентов! Текст сухой, сжатый, лаконичный. И на колонки разбито всё так, что весьма удобно – бери ножницы и дело в шляпе: получится замечательный набор шпаргалок для экзамена! Автор-то, похоже, с чувством юмора. Ну академик! Ай-да сукин сын! Ловко придумал, как тираж спихнуть – поди вмах раскупили студентики…

Тут угораздило меня открыть страницу, где разъясняются такие понятия, как тюрьма, тюремное сообщество, тюремная субкультура. Ознакомился. Перечитал ещё дважды. Понял, что подобная ахинея не имеет аналогов. Затем направился к отбывающему наказание в нашей колонии поэту Петру Слобожанину: не чтоб посмеяться вместе с ним, а как бы пожаловаться, что ли.

Возмущение так переполняло меня, что я твёрдо решил, нарушив всевозможные конвенции, взять на себя функции военно-полевого суда и приговорить эту псевдоучёную мадам к высшей мере наказания.