Спину кусает страх, что нас действительно никто не слышит. Что тот, кого я привыкла считать изгоем, будет ко мне прикасаться. И никто не поможет.

Но в глубине души я уже знаю — всё предрешено. Тело по инерции ещё сопротивляется, мозг ищет аргументы... А сердце, смирившись, взволнованно отстукивает секунды до того, как он меня поймает.

— Я буду сопротивляться. Глаза тебе выцарапаю!

— Если успеешь, — усмехается он, делая шаг и заставляя меня отступать.

— Послушай... У тебя будут проблемы. Мой отец не последний человек в этом городе, — стараюсь говорить спокойно, невольно теряя нить своих доводов перед лицом опасности.

Возмездие далеко, а он здесь, с каждым шагом всё ближе.

Взгляд его чёрных как бездны глаз взрывает изнутри адреналином.

— Я уже говорил. Мне насрать.

Ещё медленный шаг и я начинаю озираться, решая, броситься ли к протянувшейся за спиной глади озера или развернуться и попробовать выбежать на дорогу. Даже перед летящей на меня машиной я буду в большей безопасности, чем рядом с ним. Потому что тормозов у этого отморозка нет.

— Не вздумай, — не знаю как, но он считывает мой порыв. Резкие черты его лица на миг смягчает лёгкая улыбка. Такая, что у меня пересыхает в горле и кровь в жилах стынет.

Только сейчас замечаю у него верёвку, которую он медленно сматывает вокруг левой ладони.

Весь мой небогатый опыт общения с противоположным полом можно уложить в одну неделю, но я в любой момент могла уйти. Никто меня насильно не держал, не принуждал и, тем более, не связывал. К тому же я знала, что всегда могу рассчитывать на защиту отца.

Теперь же надеяться не на что.

Мы одни посреди пустыря, устеленного туманом и цветущим клевером. Мысль, что этот дикарь чувствует полную безнаказанность, что мы сейчас на его территории, сковывает движения и кусает мурашками кожу.

— Вытяни руки, — командует он, приблизившись опасно близко.

Я успеваю отскочить, но цепляю бедром ветку шиповника. Это больно до искр из глаз! И настолько обидно, что огрызаюсь помимо моей воли:

— Я тебе не ваши чушки!

Его жуткая улыбка становится ещё шире. Ещё один плавный шаг сокращает между нами расстояние вдвое, заставляя меня нервно отступить.

И ещё шаг...

Молниеносное движение руки приковывает меня к месту, стискивая локоть стальной хваткой. Вздрагивая, дёргаюсь назад в попытке вырваться. Не пускает.

Сопротивляться нет смысла. Я слабее. И пресмыкаться тоже. Его это не остановит.

— Давай-ка, начинай следить за языком, — голос цыгана вибрирует рычащими нотками. — Я не твоя прислуга и даже не твои друзья мажоры. Я тебя возьму. Либо по-хорошему. Либо по-плохому. Здесь. Сейчас. Но ты можешь выбрать, как это произойдёт.

— Я выбираю... Никак!

Я сама не успеваю толком осознать, что собираюсь сделать. Просто полосую его щёку ногтями свободной руки. А уже потом с испугом смотрю в его затянутые кромешным мраком глаза. На его рот, с каплей крови над верхней губой. Будто парализованная наблюдаю за тем, как на каменном лице появляется жуткий оскал.

Лачо очень медленно склоняется ко мне. И кажется, будто вдавливает мне голову в плечи с высоты своего немалого роста.

— Это не твой выбор, женщина. В тебе говорит гордыня. Дочь самого Казанцева не может хотеть плебея вроде меня. Она слишком хороша для потомка конокрадов. Ей положено сопротивляться до последнего... — Секундная пауза, и его тёплый выдох лижет мои губы: — Я буду милосердным, выберу сам.

Времени не остаётся больше ни на что. Ни на одну мысль. Наше дыхание смешивается. Срывается. Обжигает. Его горячий язык раздвигает мои губы, не встретив толики сопротивления. Кровь закипает от возмущения и запретного, идущего вразрез здравому смыслу, восторга. Бьёт по мозгам, сметая мой мир во главе с осуждением общества и поднимая волну извращённого отклика.