4. Глава 3

Злата

Мы проезжаем так далеко на север, что в зеркале заднего вида давно не видно огней пригорода. Кругом только поля и редкие рощи.

— Послушай, как тебя зовут...

— Лачо, — лаконично отзывается мой похититель, не отрывая взгляда от дороги.

— Ладно… Лачо, — запинаюсь на непривычном имени. Надеюсь, всё-таки вымышленном... — Может, уже завяжешь мне глаза?

Непродолжительный взгляд, вызывает неприятное ощущение нескромного вопроса, но остаётся пугающе равнодушным.

— Зачем?

— Отец мной рисковать не будет. Когда он заплатит выкуп, я не хочу проблем из-за того, что слишком много знаю.

За свои двадцать лет я уяснила, что в мире больших денег безопасность — штука эфемерная. Жажда лёгкой наживы толкает людей на страшные вещи. И если уж начистоту, запредельная наглость этого вымогателя только подогревает опасения в том, что впереди меня не ждёт ничего хорошего.

Я убеждаю себя, что ему не нужны проблемы, но... верится с трудом.

Внешне Лачо — стопроцентный цыган. Иссиня-чёрные волосы, смуглая кожа, изобилие причудливых колец на длинных пальцах. Говор тоже характерный — много громкости, мало алфавита. А в благородство цыган верится слабо. Дикое племя. О клане, контролирующем север города, ходят такие слухи, что кровь в жилах стынет.

— Не хочешь проблем — делаешь, как я сказал. Без выебонов. Просто молча всё выполняешь. Усекла?

Ну вот опять. Опять он меня оскорбляет!

Да как он смеет так со мной разговаривать? Подобное хамство никогда не оставалось безнаказанным.

— Тронешь меня хоть пальцем, отец тебя прикончит, — выдыхаю сквозь стиснутые зубы.

Лачо бьёт по тормозам и вскидывает руку так резко, что я вообще не успеваю понять, что происходит. Не успеваю даже как-то отреагировать: дёрнуться или хотя бы вскрикнуть. Доля секунды и унизанные перстнями пальцы впиваются мне в шею и вдавливают затылком в подголовник, не позволяя ни отшатнуться, ни сглотнуть.

— Если я сейчас сожму твой щитовидный хрящ, одновременно поворачивая свою кисть наружу, то ты уже никому не сможешь про меня рассказать, — его негромкий, серьёзный голос звучит как приговор. Как смертельный диагноз, напрочь убивающий сопротивление. — Поэтому повторяю: не беси меня. И тогда у тебя всё будет хорошо. И у твоего папочки тоже. Так понятней?

Непроницаемо-чёрные глаза поблескивают в свете встречных фар. От этого блеска морозец по коже...

Я начинаю хрипеть, в ушах шумит. В салоне моментально становится душно и напряжённо.

— Д-да, — выдавливаю сипло, панически боясь услышать, что ему от меня нужен вовсе не выкуп.

Эта мысль приходит мне в голову только сейчас, навеянная хищной, удовлетворённой усмешкой, тронувшей уголок его рта. Цыган ослабляет хватку, и я с жадностью хватаю ртом воздух. Молча. Не рыпаясь. Как было велено.

Лачо неумолимо приближает лицо, провоцируя ненависть к собственной беспомощности и невольное восхищение его беспрецедентной наглостью. И тогда происходит то, чего я от себя вообще не ожидаю — моё тело на него реагирует. Запуганная, дрожащая от злости и унижения, я вдруг испытываю возбуждение…

Я знаю только одного мужчину, кому настолько начхать на персону моего отца. И тот оставил о себе такие яркие воспоминания, что теперь это поверхностное сходство пускает по венам голод до новых прикосновений.

Непроизвольно вжимаюсь спиной в кресло, но губы Лачо замирают на расстоянии выдоха от моего уха.

— Поясню пару важных моментов. Первое, домой ты уже не вернёшься. Сбежишь — догоню, и разговор у нас будет уже совсем другой. Так что нехрен доводить до греха. Я бы мог за тобой поухаживать, но сама понимаешь, это только формальность. Фактически я тебя присвоил. Второе, привести домой пленницу я не могу. Это будет неуважением к самому барону. В дом ты должна войти исключительно как моя женщина. Поэтому ты сейчас без слёз, без истерик даёшь мне себя трахнуть. Вопросы есть?