Вон он, тот валун, на котором она сидела…

Колька тяжело, со стоном выдохнул воздух и быстро выпил содержимое пиалы. Колупнул ложкой арбузную мякоть.

Послышался шум въезжающей во двор альпинистской базы машины. По звуку мотора, это был явно УАЗик. Хлопнули дверцы. Послышалось:

– Костя! Ну, наконец!.. Мужики, Леонов приехал!

– Константин Николаевич, помните, что я вам вчера говорил, что мы сегодня собирались…

– Ребята, потом, позже. Я скажу, когда буду свободен, – послышался голос Леонова.

Николай напрягся в ожидании: сейчас войдёт Костя, Серёга с Виталиком – и ему придётся опять встраиваться в ту реальность, из которой он два часа назад как бы выпал, – протекающую, пробегающую и пролетающую вокруг и мимо маленькой кубической капсулки – гостиничной комнатушки в посёлке Лучобе, на окраине Душанбе.

Голос начспаса вывел его из состояния полуанабиоза, которое пришло на смену отчаянью, когда они переступили порог душанбинского морга, куда внесли Люсино тело, завёрнутое в палатку и перетянутое сплетённой в «гамак» верёвкой. Люсю положили на плиточный пол. Серёга с Виталиком начали распутывать узлы верёвки. Санитар-таджик что-то спросил у Николая. Не расслышав и не поняв вопроса, Колька поднял глаза, поводил у его носа пальцем:

– Только не надо!.. Понял?

Санитар вряд ли сообразил, чего «не надо», однако согласно кивнул и отошёл, заглянув в Колькины глаза. Горячев вдруг представил, как санитары разворачивают палатку, снимают с Люси изодранную камнями салатного цвета пуховку, тёмный свитер, футболку, ботинки, облегающие брюки из эластика, кладут на секционный стол для осмотра и описания смертельных травм, потом перекладывают на каталку и увозят в холодный подвал, к мертвякам… В иное царство-государство, откуда нет уже возврата, откуда никто ещё живущим не прислал весточки, не подал знака. В небытие.

Он отвернулся и, пошатываясь, вышел на раскалённый, пропитанный солнцем воздух. Водитель лагерной машины ГАЗ-66, на которой они приехали сюда, что-то рассказывал немногочисленному персоналу по-таджикски, энергично жестикулируя. Заметив Николая, все повернулись к нему и смолкли.

– Э-э-э, на закури, – сказал водитель, протягивая мятую пачку «Космоса». – И садыс в машина. Костя сказал – сам все бумаги сдэлает. Садыс, я тебя в Лучоб отвезу, на базу. Меня Субхон зовут, если помнишь…

Горячев молча кивнул и полез в открытый кузов.

– Э, садыс в кабина! – крикнул Субхон, но, поскольку Николай не ответил, махнул рукой и сел за баранку.

На базе он помог Николаю занести на второй этаж рюкзаки Виталика и Серёги, свой и Люсин рюкзак Николай занёс сам.

– Чой зелёный заварить? Извини, что спрашиваю…

– А водка есть?…

– Найдём, – кивнул Субхон и действительно минут через десять принёс непочатую «Московскую», пол-арбуза, большой кусок лепёшки, немного фруктов. Постоял у двери, не зная, что сказать и надо ли что-то говорить, неловко потоптался, затем молча вышел.

Пересменок в альплагере «Варзоб» только начинался, поэтому народу на базе было негусто: с десяток тех, кто спустился с гор, отходив трёхнедельную смену, и десятка полтора – из следующего заезда, по разным причинам приехавших заранее: чтобы просто отдохнуть на базе, пошерстить душанбинские рынки, познакомиться с достопримечательностями гостеприимного города. О подробностях ЧП лучше знали спустившиеся, поскольку некоторые из них сами участвовали в транспортировке. Вновь прибывшие – пока разрозненные и неосвоившиеся – владели короткой информацией: из «Варзоба» спустили труп – девушку из Новосибирска убило камнями на спуске с Варзобской пилы.