– Давай, пока Николы нет, приберёмся маленько, жратву выставим. Молодец Костя, что через рынок поехал: «Вы-то живые, есть всё равно захотите».

Через полчаса пришёл Николай – один, без Машкова.

– Ну что, Коль?…

Горячев тяжело сел на кровать, протяжно и шумно втянул воздух.

– Завтра хороним, – быстро сказал, словно отдавал приказ, и резко выдохнул через рот. Обвёл глазами товарищей: – Спасибо, парни, за всё. Наливай, давайте помянём Людмилу Степановну Никитину, которой не суждено было стать Горячевой…

Кажется, в ту ночь они так и не заснули. Раньше, днём, выправив «похоронные» документы, Леонов завёз Виталика и Серёгу на рынок «Баракат» в центре города и сказал:

– Затарьтесь жратвой и чем там ещё… Живым – живое… Если денег мало – я подброшу.

Купили лепёшек, зелени, фруктов. «Чего там ещё» взяли четыре бутылки.

Опять водка не брала, но немного расслабила. Присутствие друзей теперь не давало Николаю уйти в глухое отторжение от мира. Наоборот, захотелось говорить, вспомнить детали злополучного траверса многовершинной горы с точным образным названием Варзобская пила. Виталик шёл в связке с Серёгой, Николай – с Люсей.

– Помнишь, когда на третий «зуб» подъём начали? Вы на площадке внизу, я пошёл, Люся меня страхует… А попался участок – метров пять мраморных скал – как шлифованных, и зацепки все вниз смотрят…

Томительно ныло под ложечкой, когда он произносил её имя, вспоминая её ещё живой, и ребята, сидящие напротив, дополняя его воспоминания, тоже говорили о ней, как о живой. Все трое словно прокручивали в обратную сторону плёнку происшедшего, на которой они запечатлены ещё вчетвером.

– А-а, это когда ты чуть не «загремел»?…

– Ну да! Стою на правом носочке на какой-то микрозацепке, левая нога на трении, для левой руки – вот такусенькая полочка – и та наклонная, пальцы съезжают. Долго так не простоишь… Нахожу трещину, отстёгиваю крюк, вставляю его аккуратненько в трещинку, чтоб не вывалился, и тянусь к бедру за молотком…

– А, я помню: когда молоток у тебя выпал.

– Ну!.. Выпал – и висит на репшнуре. Я пальцами репшнур перебираю, молоток подтягиваю, а он, зараза, мыском заклинился в какую-то щель – и ни в какую!.. Надо б рукой подёргать его туда-сюда, а какой там подёргать, если я на «соплях» вишу: две точки опоры – да и те одно название. Чувствую, правая нога уже подрагивать начала: стою-то на самом кончике носочка. И левая рука – медленно так, по миллиметру, начала с зацепки съезжать. Падать до ближайшего крюка – метров пять, не меньше, то есть, в итоге – десять, как минимум. А Люся ничего не поняла, спокойно так, даже с какой-то скукой в голосе, будто в очереди стоять надоело: «Коль, ну ты что там застрял?» А я не то, что ответить – губой шевельнуть боюсь, чтоб равновесие не потерять.

– Ну, а как ты его выдернул?

– Да сообразил, что если ослаблю реп, то молоток под собственной тяжестью может сам из щели вывалиться. Секунд десять прошло – и точно вывалился. Замолотил я крюк, прощёлкнул верёвку, стою и думаю: из-за такой случайной мелочи мог запросто «полинять»!.. Ещё б несколько секунд – и всё.

– Коль, а ведь Люся-то… тоже случайность! Ты-то хоть сообразил, что надо делать, а она что могла?…

– Да в том-то и дело, что ничего…

– Вот и я говорю: судьба.

– С-судьба-а!.. – зло протянул Николай и повторил уже тише, глядя на заоконные крупные звёзды: – Судьба, стало быть…

Закончив траверс, они уже спускались с последнего «зуба» горы по разрушенному скальному гребню. Ближе к леднику гребень стал заметно положе, до ледника оставалось спуститься какие-то двести метров – пять верёвок, не больше. Скальный крюк крепко вбит, от него вниз уходит спусковая верёвка-сороковка. Серёжка быстро ушёл вниз, волоча с собой другую верёвку – страховочную, конец которой был в руках у Виталика. Люся, стоя на удобной широкой площадке, обратилась к Николаю: