Моя же полусотня, из последних сил передвигая ногами, продолжила свой бег. А тем временем и без того серый и безрадостный мир стал погружаться в ранние сумерки. Все вокруг постепенно стало темнеть, что вкупе с идущим дождем привело, несмотря на еще не зашедшее солнце, к тому, что нельзя было ничего увидеть ближе чем в полусотни шагов. Да и то, что было видно, казалось размытым и нечетким, и нам пришлось довериться только дорожной колее. Так что сложно было описать мою радость и облегчение, когда за очередным поворотом дороги вдали замаячил огонь. Вскоре мы достигли забора, окружающего придорожный кабак, у ворот которого и горел фонарь, приведший нас сюда.

Еще до того, как я и мои люди достигли ворот, они распахнулись, гостеприимно пропуская нас во двор. У ворот стоял худощавый, низкого роста отрок, с легким чудским говором поприветствовавший нас от лица своего отца, хозяина кабака, и указал рукой на конюшню, в которой мы могли оставить лошадей. У конюшни, в которой горела жаровня, я встретил успевшего переодеться в сухой кафтан Данилку. Он тут же принял у меня Яшку и повел его в стойло.

– А вас хозяин в доме ожидает, – указав на здание кабака, занимавшего большую часть двора, сказал мой кошевой.

Но я не пошел сразу в кабак, а решил сначала удостовериться, что все мои люди прибыли сюда. И лишь когда последняя телега была поставлена под навес, я разрешил себе пройти в кабак греться.

– Добро пожаловать, милсдарь, – заискивающе обратился ко мне низкорослый, как и сын, с сединой в черных волосах и бритой бородой хозяин кабака. – Проходите к очагу, обогрейтесь.

Я вошел в просторное помещение, заставленное столами, с очагом у северной стены. Внутри уже было около пятнадцати моих стрельцов, преимущественно из десятка Третьяка. Кроме моих удальцов, в кабаке за одним столом сидели пятеро дворян, и все внимательно посмотрели в мою сторону, когда я вошел. Посмотрев на них и убедившись в отсутствии злых намерений, я слегка поклонился и получил поклоны в ответ, а один даже приподнял кружку и отпил из нее в мою честь.

Закончив оглядывать кабацкую горницу, я прошел в сопровождении хозяина кабака к очагу, оставляя за собой полосу воды, так как с меня лилось, как из лесного родника. Как только я подошел к очагу, от моего кафтана тут же пошли дымки испаряющейся под воздействием огня воды. Тут же, как черт из омута, справа от меня выскочил Данилка, держа в руках мой тегиляй и запасные штаны.

– Вот, Василий Дмитриевич, переоденьтесь в сухое.

Не имея даже в мыслях желание спорить с этим предложением, я стал снимать кафтан, и практически сразу кабатчик поставил у очага стул для меня. Надев на себя сухую одежду, я с удовольствием опустился на предложенный стул, протянул голые ноги к огню и подумал, что все же неплохо быть полусотником. В подтверждение моих мыслей хозяйская дочка, миловидная девушка на выданье, поднесла мне горячий сбитень на лесных ягодах.

– Как тебя зовут? – спросил я хозяина кабака, стоявшего рядом.

– Айно Кууск, милсдарь, – с более сильным чудским говором, чем у сына, ответил кабатчик.

– Послушай, Айно, мне и моим людям нужно здесь переночевать, обогреться, чтобы продолжить завтра утром наш путь. Сколько это будет стоить?

– Милсдарь, с вами прибыло много людей, и у меня не хватит места…

– Ничего, – прервал я кабатчика, – мы люди служивые и ко всякому привычные, можем и на голых досках переночевать.

– В таком случае шесть рублей с полтиной.

Я глубоко вздохнул, услышав эту сумму, ведь три месяца назад, когда мы здесь останавливались на постой, было уплачено четыре рубля, и это мне показалось дорого. Немного подумав, я достал из кожаной сумы подорожную грамоту и протянул кабатчику. Он посмотрел на нее, но было видно, что прочесть написанное он не сможет.