– Служба, – равнодушно пожав плечами, ответил я.

– Понятно, – понимающе сказал писец. – А куда на этот раз?

– Я не могу говорить об этом, но ты, наверное, слышал, что происходит под Юрьевом, – сказал я.

Писец кивнул в ответ и углубился в записи амбарной книги:

– Три телеги овса и две пшена хватит?

– Лучше перловой и ячневой крупы, – ответил я.

– Хорошо, завтра утром телеги будут вас ждать у Западных ворот, – сказал писец и сделал соответствующие записи в амбарной книге.

После этих слов я распрощался с писцом и отправился домой, где меня уже должен был дожидаться ужин. Несмотря на то что Настасья была не в духе, на столе меня ожидала жирная уха да пирог с яблоками.

– Поешь хоть напоследок нормально, а то опять несколько недель будешь одной постной едой питаться, – строго сказала Настасья, но во взгляде ее мелькнул огонек жалости и сострадания ко мне.

Это немного согрело мне душу, но надежд на то, что любовь, испытываемая мной, перейдет к Настасье, я не питал. Обстоятельно поев, я поднялся в спальню – надо было хорошо выспаться перед дальней дорогой.

Я проснулся рано утром, когда солнце еще и не думало всходить, поцеловал мирно спящую рядом Настасью, но она лишь отвернулась в другую сторону. Я вздохнул и встал с кровати. Одевшись, стараясь делать как можно меньше шума, я спустился на первый ярус и попутно выглянул в окно. На улице за ночь заметно похолодало и моросил небольшой дождик. Прохлада уже стала проникать в дом, и я, пройдя в комнату Лизки, разбудил ее и приказал развести огонь в печи и только после этого пошел к Данилке.

Когда я прошел в комнату Данилки, он уже проснулся и даже успел одеться, так что без лишних разговоров ушел готовить лошадей к выходу. Подумав немного, я решил помочь своему кошевому – хотя бы заседлать своего Яшку, а то Данилке еще кош на мула грузить, и он может не успеть поесть.

Яшка, мой верный конь, спокойный как корова, но если потребуется, может скакать, словно ветер. Завидев меня, Яшка потянулся ко мне в ожидании угощения, и оно было вознаграждено сухариком. Я погладил его по шее, а потом взял щетку и стал расчесывать. Это занятие мало того, что полезно для лошади, еще и нравилось Яшке, а меня успокаивало. Закончив через четверть часа с этим занятием, я накрыл спину Яшки попоной, а сверху водрузил свое старое седло.

Как только я закончил седлать коня, ко мне подошла Лизка и позвала к столу:

– Анастасия Федоровна уже встала и просит вас откушать.

– Сейчас приду, – коротко ответил я.

В это время Данилка уже водрузил кош на мула и принялся седлать своего коня.

– Заканчивай побыстрее, тебе надо еще успеть позавтракать, а то дорога длинная и раньше вечера я привал делать не хочу, – сказал я Данилке.

– За полчаса управлюсь, Василий Дмитриевич, – услышал я в ответ.

Зайдя в дом, я сразу почувствовал, что печь протопили. Особенно это ощущалось после царящей на улице мороси.

Настасья ожидала меня у обеденного стола, как всегда прекрасная и печальная.

– Прошу к столу, откушай перед дальней дорогой, – сказала Настасья, указывая на тарелку с кашей, от которой поднимался приятный парок.

Я сел за стол, поблагодарив жену и Бога за кушанье, и без промедления приступил к еде и достаточно быстро закончил сие дело.

– Куда едешь на этот раз и сколько тебя придется ждать? – спросила даже не присевшая во время моего завтрака Настасья.

– Прости, но мне не велено говорить, – со смущением ответил я.

– Не хочешь – не говори, хотя, наверное, опять за мытом посылают, – недовольно посмотрев в окно, сказала Настасья.

Посмотрев на нее, я подумал, что к вечеру все равно весь Ругодив будет знать цель моего похода, и сказал: