Она налила в таз воды, сунула ему кусок мыла: «Давай сам», и ушла. Слезы капали в таз с мыльной кровавой пеной, сбитые кулаки щипал едкий раствор, отстирывалось тяжело, потому что кровь уже успела засохнуть и въелась в форменные штаны, его худенькие плечи сотрясались в беззвучных и беспомощных рыданиях.

Однажды он снова пришел покормить котов и увидел старого матерого кота, очень напоминавшего ему его кота Мишку. Мертвый кот висел на старой яблоне с уродливыми крючковатыми ветвями, под ним догорал костер, в котором лежал кусок резины. Он еще тлел, распространяя вокруг удушливую вонь.

Тельце кота сильно обгорело и скрючилось от жара, на мордочке застыли крупные слезы.

Вместе со звериным криком слезы хлынули из подростка было наружу, но застряли на полпути. А крик прорвался клокочущими хрипами и вылился рвотой… Сердце его заходилось в жутком бое, кулаки сжались так, что ногти впились в ладони и из-под них пошла кровь. Он разгрыз узел на кошачьей шее зубами, снял кота и стал руками копать ямку. Его ногти поломались, пальцы покрылись ссадинами, но он не чувствовал этой боли. Боль была другой. Она заполнила все его существо до краев, готовая расплескаться. Весь мир вокруг него содрогнулся от этой боли, когда она полилась через край. Ее было столько, что он окаменел от той боли. Он сам стал этой болью, потому что в нем, кроме нее, живого больше ничего уже не осталось.

Придя домой прошел в свою комнату, не отвечая на вопросы матери. Она что-то спросила. Разве? А он больше не слышал ее. Какая разница, в конце концов? Прошел к себе, лег на кровать и умер. Нет, он был жив, умер тот, который жил в его теле до сегодняшнего дня. Что-то произошло с ним в тот день. Родился другой и этот другой был способен на то, чего еще сам не еще знал и этого другого всем остальным стоило бояться.

Андрей перестал реагировать на происходящее дома, словно этого больше и не было вовсе. Он забросил свои книги, краски и альбомы, записался в спортивную секцию и остервенело истязал себя на тренировках. Спустя время, он стал ощущать в себе нечто, набирающее силу день ото дня. Нет, он не нарастил себе крутых мышц, возможно немного вытянулся, но расти нормально в его возрасте. Что-то изменилось в нем самом. В его взгляде, в его облике. Видя перемены, произошедшие с ним, теперь даже мужики матери поглядывали на него с опаской и перестали его цеплять … Андрей практически перестал разговаривать с теми, кто его окружал. А о чем? Сверстники тоже заметили происходящее с ним. Один из них, отбитый на всю голову, тот самый заводила однажды попытался снова его зацепить, и сильно толкнул у входа в раздевалку. Андрей не ударил его, но посмотрел на него так, что тот со словами: « Псих ненормальный», поспешил отойти в сторону.

И он вдруг понял, что сила растущая в нем имела название. Она называлась свободой. Чужие навязанные правила, по которым ему приходилось жить раньше, больше не вызывали в нем возмущения, а в своих собственных он не сомневался.

Внутри у него зарождалось еще нечто такое, что никому не под силу разрушить – вера в самого себя. Теперь он понимал чего хочет и понимал также, что теперь сможет выдержать все: удары судьбы, предательство, собственные страдания от соприкосновения с жизнью. Боль теперь не пугала его. Он пережил войну в собственном сердце и прошел через ад унижений, научился превращать шрамы в опыт. Тому, кто попытается вновь испытать его терпение на прочность – он посоветовал бы вначале хорошо подумать.

Прошло еще несколько относительно спокойных лет. Обучение в школе подходило к концу, и надо было думать о том, что делать дальше. Желание рисовать никуда не делось и получив аттестат, он устроился на работу в Дом культуры котельно-вентиляторного завода и стал там рисовать афиши. Работа не Бог весть что, но Андрей не считал себя неудачником. Он был еще очень молод и все это, конечно, временно, а неудача, на самом деле это искать счастья в чужих тарелках, и ни дня не прожить так, как хочется тебе самому, так он думал. Платили ему гроши, но ему хватило, чтобы наконец отделиться от матери и жить самостоятельно. С этих грошей он ухитрялся оплачивать уроки живописи у своего коллеги, спившегося члена Союза художников, который вел в этом ДК кружок изобразительного искусства. Наука «только острее карандаш затачивай» пошла ему на пользу и следующим летом он отнес документы в городское училище, готовившее художников-прикладников, реставраторов, декораторов, оформителей и был зачислен на 1 курс.