Пацаны – животные стайные. Стае нужен вожак. Стая выбрала Мориарти.

А ещё Савицкий любил праздники.

Если бы кто-то спросил Ботана, об одной из самых безобидных проделок Мориарти, то он рассказал бы о том, как тот в седьмом классе, аккурат перед восьмым марта, заставил его написать на школьной доске аршинными буквами:

С праздником, девочки! Плюньте мне в рот. Это мой вам подарок.

Ботан, извращенец.

Если бы кто-нибудь от том же самом спросил Хмыря, то он припомнил бы новогодний утренник в третьем классе. Тогда он заставил Хмыря помочиться на его пушистый заячий костюм, после чего сделал это сам. Потом это с удовольствием сделали Комод, Сахар, Кастет… Когда же учительница и девочки спросили у зайчика, почему его шубка мокра, зайчик объяснил это тем, что по дороге в школу уронил свой костюмчик в лужу. Та зима в капризном городе тоже была тёплой и слякотной…

Ко дню рождения Ботана, Мориарти неизменно писал сказки. Мерзкие сказки, которые неизменно начинались словами:

Жили были два лузера, Хмырь и Ботан…

В этом была только половина беды. Вторая половина начиналась тогда, когда приозёрные пацаны, во главе с атаманом Савицким, рассаживались кружком. Ботан должен был выйти в центр. И прочесть эту сказку. С выражением.

Начиная с пятого класса, он просто начал прогуливать школу в день своего рождения. Но получал лишь отсрочку. Экзекуция устраивалась днём позже. Хмырю в этом смысле повезло больше – его день рождения приходился на летние каникулы.

Как мог злой мальчишка заставлять их? Что делало двух очкариков столь безропотными? Они говорили себе: «У Мориарти есть лапы Комода. У Мориарти есть кулаки Кастета. У Мориарти – мускулы Бамбулы. Приозёрных здесь много, а мы-то одни!». Но каждый очкарик чувствовал, что это враньё. Что будь Мориарти один, он всё равно делал бы это. Не потому, что он силён. Потому, что они слабы.

Услышав это имя Клиф поморщился.

– Слушай, дай закурить!

– Ты же бросил, астматик!

– Дай закурить.

Клиф затянулся, выдул мутную струю вниз.

– Как Мориарти, говоришь? Светит с рождения, говоришь? Это да. Будь у нас такие отцы, как у него, нам бы тоже светило.

Папа Ботана – большой бухгалтер на маленькой консервной фабрике, по совместительству – владелец огорода под окном. Вечерами папа Ботана мелькает с лопатой на огороде. Папа Мориарти мелькает в списках российского Forbes. Папа Мориарти – маленький председатель правления большого банка, по совместительству – владелец сети супермаркетов.

Мориарти учится на экономическом. Ездит на занятия на чёрном «Гелендвагене». Ботан учится на юридическом. Ездит на занятия на красном трамвае.

Папа Хмыря – учитель физики. Мелькает между преподаванием в школе и репетиторством, по совместительству – владелец личного авто. Поэтому Хмырю повезло больше, чем Ботану – он ездит на занятия на папиной «пятёрке» 96-го года.

Почему Мориарти не грыз гранит финансовой науки где-нибудь в Оксфорде-Гарварде? Отчего он вместе с другими смертными протирал штаны в рядовом отечественном универе? Всё потому, что тревожное «как бы он не подсел там на какую дрянь без присмотра» Савицкого-старшего, перевесило спесивое «мой сын должен иметь только лучшее». Скорее всего, подобные мотивы отцов всех остальных – Качка, Могилы, Сахара… явились причиной тому, что шайка в полном составе осталась в городе, и продолжала быть, тем, чем и была – стаей.

– О да! – Вольт отхлебнул пива, и опустил кружку на стол. – Только где ж нам взять таких стариков? А? Почему жизнь даёт кому-то всё и сразу, а кому-то ничего и никогда?

– Философский вопрос. И очень тупой. Пойду ещё пива принесу.