Хрущёвки здесь называли коробками.

Кирилла перевели сюда учиться во втором классе.

Моббинг начался с первого дня. На перемене после математики к Кирюше подвалил жиробас, который был, к тому же, на две головы выше него.

– Привет, новенький! – толстяк смерил Кирюшу взглядом своих маленьких заплывших глазок. – Я Толик. Можно просто Комод.

Кирилл протянул руку, но толстяк своей ладони не подал.

– Какой у тебя телефон? – вдруг спросил он.

Кирюша замялся. – А у тебя какой?

– «Моторола»! – увалень запустил пятерню в карман брюк и выловил оттуда сверкающий брусочек с кнопками. – Гляди!

В те времена мобильник имелся не у каждого взрослого. Чего уж говорить о второкласснике?

– Ох, ты!.. – прошептал восхищённый мальчуган.

– Да. А ещё там двадцать игр есть! – жирдяй просиял от полученного эффекта. – А у тебя какой? Покажи.

– У меня нет телефона… – Кирюша потупил глаза.

– Так ты из этих, из коробочных? – толстяк чванливо выпятил вперёд мясистую нижнюю губу. – Как Хмырь?

– А кто такие коробочные? – Кирилл непонимающе глядел снизу-вверх на здоровущую, оттопырившую губу, физиономию. – И кто такой Хмырь?

– Коробочные, это те, что живут в коробках. А Хмырь, это такой же как ты очкарик. Вон тот, рыжий, с первой парты.

– Я вообще-то в доме живу, – не согласился Кирилл.

– Это я в доме живу, а ты живёшь в коробке, – заявил Комод на полном серьёзе.

Кирюша только пожал плечами.

– И Хмырь в коробке живёт, – продолжил жирдяй. – А сидеть ты теперь будешь с ним, на первой парте. Где лохи сидят.

– А кто такие лохи?

– Это такие, которые живут в коробках, и у которых нет телефона.

– А…

– А деньги-то у тебя есть? – не дал ему договорить толстяк.

– Деньги?.. Есть.

– Сколько?

– Десять рублей.

Комод огляделся по сторонам. – Давай.

– Как, давай? – оторопел Кирилл.

– Просто. – Туша угрожающее двинулась на него.

«Куда ж ты забился?».

Клиф лавировал между густозаселёнными столиками в табачном мареве. В этом заведении не ставят музыки. Здешняя музыка – пьяный гвалт.

«Где ты, чёртов засранец?».

Вот и он. В углу. Рыжая щётка волос. Нос крючком. Очки-Ленноны.

Они оба с детства носили очки. У обоих была аллергия на линзы. Только у Клифа ещё и «предастма».

На столике перед Хмырём две полные кружки пива. В руках третья – почти пустая.

– Здорово, Вольт!

– Чего так долго-то?

– Не девушка. Подождёшь. – Клиф сел.

– Это тебе, – Вольт подвинул одну из полных кружек Клифу, – за мой счёт.

– С чего вдруг такая щедрость? – Клиф провёл пальцем по запотевшему стеклу.

– Пей, говорю!

Клиф сделал несколько больших и жадных глотков. Холодное пиво в такую жару (пусть даже это разбавленная «Балтика 7») – подлинное блаженство.

– Чего звал-то?

Они учились в одном универе, на одном факультете – юридическом. Но в разных потоках, разных группах. Поэтому могли не видеться неделями, несмотря на то, что жили по соседству. В «коробках».

– А того! – глаза за стёклами очков сверкнули, – тебе не надоело?

– Чего не надоело?

– Щи лаптем хлебать, говно жрать, член сосать! Нужное подчеркни.

– Да что с тобой, Вольт? Перегрелся что ли? Или надрался уже?

– Дурень, – Вольт привстал. Вольт наклонился вперёд. Вольт перегнулся через стол. Вперился взглядом в Клифа. Взглядом фанатика. Взглядом маньяка. Глаза в глаза. Очки в очки. – У нас есть шанссс.. – прошипел он, будто змея.

– Какой шанс? – Клиф отпрянул, отодвинулся. – Очередная бредовая идея, о том, как всё и сразу?

– Дурень, – Вольт, опершись обеими руками о стол, продолжал нависать над Клифом. – Ты даже не можешь представить, что это. Никто не может.

– Если ты опять о биткойнах, то даже не начинай, – Клиф вместе со стулом отодвинулся от стола, и нависающего над ним Вольта.