– Козёл! Трахаться и жрать только приходишь!

Лебдя, привыкшая к ежедневному воспитательному процессу, нисколько не обращала внимание на звонкий злобный ор, несущийся из-за хлипкой двери их комнаты.

Посмотрев на кучерявую малышку, я протянул ей шоколад:

– Очень вкусно! По-туркменски это: «Орян тагамлы, леззетли!» Ну, повтори! Тагамлы!

Пока Лебдя торжественно гремела обёрткой, я опять начал дразнить Лёху:

– Куда девал дочку! Без шоколада осталась!

– Куда девал? – эхом откликнулся чёрный мрачный коридор.

– Куда, сука, дочку девал?! – злобно прошипела жена Лёхи, материализовавшись позади меня с кастрюлей в руках.

«Гоп-стоп, мы подошли из-за угла!» – вздрогнув от неожиданности, припомнил я разухабистую песнь. – «Сейчас прольётся чья-то кровь!»

Окаменевший Лёха испуганно смотрел на суровую свою Валю и трусливо хлопал ртом, словно выброшенная на берег рыба.

– Рот закрой! Где дочка! Я приказала тебе забрать Алёнку из детсада! – грозно шикнула суровая дама и сурово надвинулась на пухленького низкорослого сержанта.

Лёха расстекленил свои маленькие чёрные глазки и поднял маленький пальчик на меня:

– Он! Он забрал Алёнку!

– Чё ты мелешь! Ты чё, не забирал дочь из детсада? Чужой дядя забрал? – вскипела грозная дама.

– Н-н-нет! Я-я-я з-з-забрал! – испуганно заикнулся сержант.

– Ничё не пойму! А дядя Петя здесь причём? – посмотрела на меня Валя. – А? Я спрашиваю!

– Дядя Петя забрал Алёнку у входа в общагу! – вытянувшись во фрунт, доложил сержант.

– Как забрал? Зачем забрал? – шикнула Валя, изготовив дымящуюся кастрюлю к мощному броску.

– Забрал и всё! – отрапортовал Лёха.

Удивившись такому ответу, я искоса посмотрел на приготовившуюся к полёту кастрюлю:

– Лёха! Ты ж один шёл! Как я мог забрать Алёнку, которой не было? Да и зачем мне её забирать?

Валя недоумённо посмотрела на меня. Затем выронила тяжелую кастрюлю, забрызгав стены горячим супом.

Дикий истошный вопль раненого зверя потряс ветхие заплесневевшие стены общаги:

– Суки! Где дочка?!

Поднятые по этой тревоге тётки-жилички выскочили из своих каморок и окружили нас плотным кольцом.

Над всеобщим возбуждённым галдежом плыл набатный бас прапорщицы Еремеевой, массивной оплывшей дамы:

– Я видала! В окно видала! Ильин шёл от входа с Алёнкой! Возле склёпов могильных я видала их! Он её украл! Он украл!

От этих набатных слов Валя сначала почернела, затем побелела. Затем вцепилась в меня мёртвой хваткой и заорала:

– Сука! Отдай дочь!

– Ментов зови! – злорадно била в свой грозный набат прапорщица. – И прокуратуру! В тюрягу надо Ильина! Надоел всем!

Военная прокуратура оказалась проворнее ментов.

Полковник Матузик, военный прокурор погрануправления, как будто ждал подобного сигнала. Вскоре он уже сидел в кабинете комендантши общаги под иконой Путина и буравил меня ехидным-радостным взором:

– Попался, господин очернитель погранвойск! Статья 126 УК эРэФ тебе светит!

– А что это? – наивно спросил я.

– Похищение человека! – самодовольно пояснил Матузик. – Да ещё группой лиц по предварительному сговору, да похищение заведомо несовершеннолетнего. Получишь свои двенадцать лет!

Полковник радостно всхлипнул и достал мобильник. Набрав какой-то номер, он усмехнулся:

– Господин редактор! Товарищ Шарков! Вы просили комментарий к статье подполковника Ильина? Приезжайте в пограничное общежитие, посмотрите на моральный облик вашего лучшего друга!

Поморщившись от возмущенного гула в телефонной трубке, Матузик сочувственно проворковал:

– Нет-нет, он трезвый. Только сядет Ваш друг на 12 лет. За похищение ребёнка! Приезжайте, пока его не растерзала возмущенная толпа общественности!