Смекалин ухмыльнулся:

– Не, не нагрянет! Входную дверь внизу я закрыл. На швабру. На всякий пожарный! Чё на этой тумбочке стоять-то?

Наши мирные пререкания завершились тем, что я всучил смекалистому курсанту противогаз старшины с напутствиями починить сумку.

– Яволь (так точно)! – прокомментировал по-немецки Смекалин и пошёл к окну, за которым послышался звон и гром оркестра.

Высунувшись наружу, он оценил прекрасный вид, открывающийся со второго нашего этажа, словами Ивана Грозного из комедии Гайдая:

– Ляпота! Красота-то какая!

Но, в отличие от царя-батюшки, курсант ещё и плюнул вниз.

Смачно так плюнул.

– Ё.. твою, сука, мать! – донёсся снизу, прямо с парадного крыльца казармы, грозный рык нашего комбата майора Никишина. – Какая бл..дь сука там харкает? Щас кадык, сука, вырву!

Выглянув из-за шторы, я увидел здоровенного нашего комбата, отряхивающего фуражку.

«Пиз..ц!» – сообразил я, задницей почуяв приближение пушистого лохматого зверька.

Входная дверь между тем уже тряслась и стонала под напором злобного обиженного майора.

Не сумев выломать дверь, Никишин отбежал на дорожку перед казармой и взревел на весь огромный плац:

– Убью, сука! Вылезай, бл..дь, твою мать!

А в ответ, естественно, тишина.

Курсанты, скучающие на плацу, как по команде развернули свои головы в сторону нашей казармы. И притихли, ожидая развязки.

Знали ведь о крутом нраве и гневливости нашего комбата.

Комбат между тем разорялся ещё круче:

– Если ты, сука бл..дь, мужчина, покажи свою поганую морду!

Смекалин, естественно, показывать свою толстую и совсем не поганую морду не собирался.

Комбат, ревя как разъярённый бык, приказал ещё раз:

– Покажи, сука бл..дь, свою поганую морду! Или ты, бл..дь, не мужчина?

Смекалин, конечно же, был настоящим мужчиной.

Окно второго этажа с треском распахнулось, и… огромный училищный плац содрогнулся от дружного жеребячьего ржания.

В окне красовалась морда, одетая в противогаз.

– Дежурный по роте, бл..дь! Ко мне! – взревел разобиженный общим ржанием комбат.

И что прикажете мне делать?

Выскочив на крыльцо, я чётко доложил:

– Товарищ майор! Дежурный по роте курсант Ильин по вашему приказанию прибыл!

Комбат, прыгая через пять ступенек, ворвался на второй этаж:

– Кто, бл..дь, харкал? Ты, бл..дь, в противогазе был? – в моё пузо упёрлась мокрая от харчка фуражка Никишина.

– Никак нет, товарищ майор! – ответил я, оглядывая пустую казарму. Смекалин, естественно, испарился.

– А кто, бл..дь, тогда? – рыкнул майор.

С тоской оглядывая сумрак казармы, я углядел ответ:

– Так вон окно открыто! На другой стороне казармы. Какой-то курсант сидел там. Он и плюнул. А потом выпрыгнул из окна!

Подскочив к окну, Никишин выглянул наружу.

Выматерившись для успокоения души, он поднял с пола сумку от противогаза:

– Понятно, бл..дь, кто сука харкал!

Но, вчитавшись в бирку на противогазной сумке, майор икнул:

– Как Лавлинский? Старшина, бл..дь, что ль?