Старик быстро очнулся, как будто и не спал вовсе, а только задремал. С беспокойным сердцем нелегко уйти в беззаботный мир сновидений. Он улыбнулся ей и, медленно вставая, похлопал по плечу.

В этом ободрении было столько понимания и сожаления, что Эрин почувствовала комок в горле.

– Никудышный из меня воспитатель, – сказал Роберт Кармайн, когда, покончив с завтраком, они принялись за кофе, и старик увидел на блюдечке пряник, который Эрин положила рядом с его чашкой.

Сама же она пила кофе без сладостей. Ей было всё равно. Еда не приносила той радости, какую должно испытать юным душам в безоблачную пору жизни, чтобы тем самым создать фундамент для испытаний в будущем. Фундамент, сотворённый из глупых мелочей, которые потом вспоминаются с теплотой и нежностью. И порой, когда мир меняется, только эти крупицы, извлечённые из памяти, помогают человеку продержаться один день, от которого иногда зависит вся будущая жизнь.

– Наш капитан доверил мне тебя. Он не хотел, чтобы ты страдала и рисковала жизнью рядом с ним. Прости, что я оказался тем единственным, кто нашел в себе силы покинуть море, чтобы позаботиться о тебе на суше, но не справился даже с простыми вещами.

– Я не пожелала бы другой семьи, кроме вас с капитаном. Суша не пугает меня, равно как не страшило и море.

У неё не было других родителей, кроме тех, что послал случай. Капитан Роберт вынес её из клубка интриг, буквально из под ножа убийцы, покрытую кровью настоящего отца, павшего от подлого клинка.

– Я рассказывал тебе, как однажды влюбился?

Он рассказывал, десятки раз, и каждый раз как будто снова проживал свой рассказ, полный раскаяния, сожалений и стыда.

– Я влюбился и позволил себя уговорить на один займ. На дом и карету с лошадьми. Представляешь? Карету! Вот до чего бывают глупыми влюблённые. Не видят развращённости, когда не желают видеть. И когда всё стало её, мы поехали к её родственникам, в Криэльн, познакомиться с будущей роднёй. Меня вышвырнули с порога, как какого-нибудь менялу, торгующего в разнос. И мне пришлось вернуться в Арнион, с огромными долгами за плечами, я потерял профессорскую должность, когда наёмники явились ко мне и устроили погром, я попал в тюрьму, откуда меня вызволил капитан. Разве не жалкая у меня жизнь? И не смешно ли, что всё это совершил не какой-нибудь зелёный юнец, а взрослый дядька с учёной степенью и с ещё одной на подходе.

– Это сделали не вы, а другие. Не ваша вина, что вы мерили их слишком порядочной меркой. Всё в порядке. Вы хороший человек, – мягко прошептала она. – Благодаря вам, я знаю, что в мире есть добро и порядочность. Я сберегу их любой ценой. Поверьте мне! Я люблю вас и благодарна за всё, что вы сделали для меня, хотя могли бы бросить на волю случая. Вы поступали от чистого сердца – и вам не в чем винить себя и просить у меня прощения. Давайте выпьем наше кофе, пока оно не остыло, и забудем всё, что огорчает нас, хотя бы на сегодня. Потом мне нужно будет уйти. Возможно, что дело затянется на несколько дней. Важное поручение одного господина.

– Что-то опасное?

– Ну что вы, отец, нет! Обычная почта в другую провинцию, для незаконнорожденного ребёнка.

Это немного успокоило старика, и глаза его засветились маленькой радостью и тихой надеждой. Переходя от глубоких дум и воспоминаний к насущным делам, мы нередко обретаем тот естественный, незамысловатый покой, какой не могут дать другие вещи, философии и религии. Думы без дела вянут, как цветки без корня, но мысль расцветает вновь, когда мы увлечены делами или даже только говорим о них.

И снова в настоящее