Невейн почувствовал, как дрожь от тупого удара прошлась по стенкам и переборкам кареты – «ещё одна стрела» – и как что-то, зашипев змеёй, вдруг с грохотом разорвалось. За каретой потянулся шлейф красноватого дыма: ветер и скорость несущихся лошадей относили его назад.

И тут карета налетела на баррикады, спешно воздвигнутые теми, кто был впереди. Из-за укрытия они посылали камни из пращей, не находившие целей, и стреляли из арбалетов. Вернее – попытались стрелять. Откуда-то издалека прилетела ещё одна разрывная стрела, и всю дорогу, препятствие и часть леса заволокло багровым туманом.

Невейн вдохнул частичку этого тумана и тут же закашлялся. Всё помутилось перед глазами, звуки битвы стихали, сердце гудело в груди.

Он выглянул в окно. Краснота медленно покидала белый свет, он стал различать кое-что, но звенящая темнота в голове не уходила, а продолжала разрастаться.

Тёмные росчерки рассекали дым, и бегущие силуэты нападавших валились на землю. Что-то мягкое стукнулось о дверцу кареты, и Невейн, отпрянув, с ужасом успел различить мрачное и грязное, бородатое лицо, искаженное пульсирующей болью, с закатившимися глазами, как будто заглядывавшими за спину, огромными мясистыми губами, которые беззвучно шевелились, безутешно (так подумал Невейн) пытаясь сказать что-то несвязное. Когда он сполз вниз, принц увидел, что у него из подмышки торчит древко стрелы.

Прошло не больше минуты – и всё стихло. Он остался один. Туман постепенно рассеивался, и принц выбрался из кареты, с ужасом разглядывая тела вокруг. Он подбежал к своим стражам, немногим уцелевшим, и увидел, что они живы и почти не ранены. Их усыпил этот загадочный туман.

А затем он сделал ещё один вдох, и перед глазами снова сгустились сумерки. Забвение сжало его слабеющий ум в стальные тиски. Прохладный и свежий лесной воздух не принёс облегчения.

Кто-то поддержал его под руку, прежде чем принц повалился на землю, и голос не дал лишиться чувств:

– Идём, принц Невейн. Быстрее! Они ещё здесь. В чащу, живо!

Он послушался этого таинственного голоса, в котором звучало столько тревоги за него, за Невейна, бесполезного принц, не спасшего пока мир, и столько холодной отстранённости, сквозь которую пробивалось сочувствие и непривычная нежность.

В этом голосе клокотала и кипела сама жизнь, не призрачная жизнь из книг, а шершавая и грубая, отпечатавшаяся в Настоящем рельефом всего трудного пути, что пришлось пройти, но – тем более прекрасная. И Невейн на какое-то мгновение прижался головой к хрупкому плечу, от которого повеяло чем-то родным, тёплым, бесконечно спокойным.

Это придало ему сил. Он послушно плёлся дальше через лес, держась за руку проводника, хотя никак не мог понять, кто это. Ответ кружился в голове, но память никак не могла ухватиться за него.

Они вышли на опушку, и принц начал сдавать. Мягкие пальцы больше не сжимали руку спасительницы, ноги заплетались, голова клонилась к груди.

Он привалился к ближайшему дереву и потерял сознание.

– Ладно, отдохни немного. Здесь нормально.

Его спасительница осмотрела позицию, снова достала лук и стала терпеливо ждать, напряженно вслушиваясь в малейшие шорохи. Прошло четверть часа, Невейн всхрапнул и встрепенулся, как синица, на которую просыпался снег.

– Где мы?

– Рядом с укрытием, – прошептала Эрин. – Продержись ещё немного, малыш. Мы почти на месте.

Они пошли дальше, и через триста-четыреста шагов тропинка привела их к полуразвалившемуся строению, старой, заброшенной часовне. Оно было ветхое, сквозь дыры в стенах проникал ветер, вынося мусор и прах. Часовня напоминала каменный доспех великана, разорванный и пробитый в бою, но сохранившийся вопреки тлетворному воздействию времени, не сумев однако сберечь то, что было внутри. Печальное зрелище открылось глазам принца. Замшелые камни. Ручеёк, что тихонько журчал у него под ногами, жалобно плескался, разбрасывая мелкие холодные капли, с большим трудом карабкаясь между разбросанных камней, точно вырванных из стен могучими руками в битве неведомых и давно исчезнувших колоссов.