Он усмехнулся.

– Не пойми превратно, ты не умрёшь, а будешь щедро вознаграждена золотом и алмазами Нортингейла. Часть из них отсыпется нам, так сказать, за знакомство и заочное сводничество. Ну а тебе с папашей хватит ещё на одно прогоревшее книгоиздательство! Ха-ха! Вложить все деньги и во что – в книги! Даже слово какое-то противное: книга. Фу! Как будто вошь хрустит на зубах. Слюнтяйство да чернокнижие какое-то…

– Ты закончил? Убирайся, – спокойно оборвала она речь убийцы.

– Вижу, ты не возразила против утверждения, что наше общение для тебя страдание. Я разочарован, детка. Надеялся на уверения в вечной дружбе и партнёрстве. Я бы тебя с удовольствием взял… в своё партнёрство. До этого ты только крала и никого не шлёпала. Знаю, с непривычки бывает неловко, но это пройдёт. Поверь мне на слово. Поэтому я закрою глаза на то, что ты вернулась с пустыми руками. Ну, бывай, девчуля! Я нарисовал тебе место встречи на куске папиросной бумаги и положил под подушку твоему папе. Стрел возьми с запасом: нам предстоит попотеть. Да и тетиву прихвати запасную. А то вдруг порвётся от непосильной работы? Это тебе не «кошками» стрелять и не по факелам.

Он вышел на свет лампы. Тяжелый взгляд тонул в тенях под глубоко залегшими глазами. Массивная челюсть напоминала капкан. Он сделал беззвучный реверанс, означавший прощание, и наконец оставил девушку одну. Она молча присела, охватив колени и уткнувшись в них. Упавшие на лоб волосы скрыли её лицо, бесстрастное, бледное, как мел. Она прошептала слова, сказанные беспечным, растрёпанным, как воробей, принцем: «Я не знаю, зачем родился. Я – чистый лист, на котором не написано ничего полезного».

Занялось утро. Первый луч солнца прокрался сквозь щель между приоткрытой дверью и косяком, должно быть, такой же весёлый и тёплый, как и во всём остальном мире, несмотря на то, что заглянул в «больную» часть Астена. Он застал девушку спящей тяжелым сном у стены. Ветерок овеял нахмуренный лоб и ласково потрепал по волосам, словно утешая.

Эрин открыла глаза, вспомнила что-то и быстро поднялась наверх. Папа был на месте. Она прислушалась к его мерному посапывающему дыханию. Он мирно спал, ничего не зная о ночном разговоре. В этом она постаралась себя уверить. Он не должен знать, что крушение его мечты о хорошей жизни без забот для этой задиристой юной пиратки было куда более страшным, чем можно было предположить. Девушка горячо молилась, чтобы всеведущий луч ума её Профессора, умника и мудреца, самого мягкого и незлобивого в кругу благородных пиратов Роберта Корлесса, чтобы он и дальше обходил стороной этот мучительный вопрос. Непрактичный, рассеянный, чем-то похожий на того глупого и патологически доброго принца, пусть же он живёт в неведении. А она положит конец этой тёмной главе их жизни.

Всё должно закончиться сегодня, убеждала она себя, не зная, что это только начало, что ей не распутать узел путеводных нитей, который другие так легко разрубают клинком! Ей на такое не хватало злобы. Что-то в глубине её существа крепчало и поднимало голову, лишая шанса ненавидеть, опутывая по рукам и ногам, прокладывая один единственный путь, которым она могла бы идти.

Как сказал бы принц Невейн, если б что-то прознал о движениях и метаморфозах её души: «Когда настигает нас добрый рок, нам уже не отвертеться».

Немного успокоившись, Эрин приготовила завтрак – кашу с молоком и варёные яйца для себя и отца. Пока потихоньку закипал кофе, заполняя крохотную кухоньку, где проходили их трапезы, горьковатым ароматом бодрости, девушка поднялась наверх разбудить отца. С нежностью она глядела на несовершенное, заросшее бородой лицо своего Профессора с морщинистыми веками и нависающим, как утёс, мощным лбом.