Ирма кричит – тихо, хрипло, прижав руки к горлу. Юстас хватает её, разворачивает и, крепко держа за плечи, говорит:

– Мы выберемся. Пёс был сволотой, и Архангел его был фашистом, поэтому что-то их сожрало. Но мы живы. Мы выберемся.

– Ни… на, – всхлипывает Ирма. Юра обнимает её и соглашается:

– Нинку жалко. Пёс, сука, утянул её за собой.

Алекс подходит к ним ближе, и ловит взгляд Юстаса: тот действительно верит, что они спасутся. Это… немного забавно.

Туман же понемногу рассеивается, освещение снова мигает, и теперь они стоят под голубым ласковым небом, правее алеет закат, а прямо перед ними расстилается зелёная холмистая долина с вьющейся просёлочной дорогой. Воздух тёплый и вкусно пахнет травами, и где-то далеко слышно… мычание коров.

– Там могут быть люди… – шепчет Ирма. Они переглядываются с Юстасом, у обоих в глазах надежда.

Они идут на звук, сначала – по дороге, сухой, ровной, достаточно широкой, потом сворачивают налево, забираются на холм. Мычание уже совсем рядом.

С холма они видят совсем не то, что ожидали.

Мычание просто висит в воздухе, будто производящие его животные невидимы. Оно похоже на звуковую пелену, укутывающую небольшую впадину между двумя холмами. В ней лежит раскрытая книга, очень похожая на ту, в библиотеке: точно такие же алые страницы. Только эта раз намного больше: два человеческих роста в высоту. Ирма недоумённо оглядывается, но Юстас пожимает плечами и начинает спускаться к книге. Ирма нерешительно следует за ним, Алекс чуть медлит, но решает посмотреть вблизи на то, что будет дальше.

Книга раскрыта примерно на середине, в ней столько плотных, огромных страниц, что толщиной она по колено. С двух шагов видно, что хотя в ней нет ни слова, что-то на страницах всё-таки происходит: по ним, будто по невидимым строчкам, ползут орды насекомых. Маленьких бледно-красных жучков с вытянутым телом и большими усиками. Что-то среднее между божьей коровкой и тараканом.

Ирма вздрагивает от отвращения: она ненавидит жуков. Но Юстас с интересом наклоняется, потом подцепляет одного пальцем, подносит к глазам.

– Уверен? – тая насмешку, спрашивает Алекс. Юра отмахивается. Он всегда такой любопытствующий.

Юстас рассматривает жучка со странным восхищением, будто забыв на секунду, что находится в неизвестном опасном месте с непонятными правилами.

– У него семь ног, – говорит он. – Семь, мать его, ног!

– У насекомых по шесть ног… – возражает Алекс.

– Да что ты говоришь, Шурка! – смеётся Юра. – У этого – семь. Седьмая впереди, шевелится, щупает меня…

Он наклоняется ещё ниже, и жучок расправляет прозрачные овальные крылья, отталкивается от пальца и стрелой врезается в стекло очков.

Происходит невозможное: жучок жив, а стекло осыпается мельчайшими осколками. Жук, не снижая скорости, пронзает правый глаз Юстаса, входит прямо в центр зрачка, в маленькое отверстие, и Юра падает на колени, раскидывая руки в стороны, и издаёт тонкий, пронзительный визг.

Ирма бросается к нему, но Алекс ловит её и оттаскивает. Юстас на этом всё, а Ирма – ещё нет.

Юра, шатаясь, поднимается, дрожащими руками рвёт и без того дырявую рубашку, стаскивает её и бросает на книгу. Бумага всасывает рубашку, как вода губку.

На спине Юры пятна – большие, с воспалёнными красными краями, с белыми холмиками сморщенной кожи в центре, вызывающие безотчётное омерзение. И они складываются в рисунок, и Алекс знает его, знает, знает…

…вспышка… Он нервничает, а оттого не замолкает ни на секунду. Горят три тоненькие свечи, в каморке жёлтый полумрак, Юстас достаёт чёрный трёхгранный нож… вспышка… «Понимаешь, Шурка… Нет, чего я, сам бы я такого не понял… – он бормочет, сверяясь с рисунком в книге, прежде чем приступить к делу. – Это Пёс, мать его, Пёс, клянусь… И сначала, знаешь, это было дичью. Но он такой: а где ты ещё найдёшь это, мать его, чистое сердце? У бомжа какого-то обоссанного за рёбрами? Не смеши мои тапочки… А сиротку искать даже не будут… И ведь он прав, Шурка… И ведь там, в бессейне… Ох, ты же тоже будешь там, Шурка… Не так, как мы, но будешь… Мы пойдём дальше, а ты, ты будешь держать дверь.» …вспышка… «Это ничего, боль – она сука такая, это правда, но проходит, я знаю…» Это так: на запястьях Юстаса очередные шрамы. Он примеривается и осторожно нажимает на кинжал. Алекс мычит и бьётся, но верёвки крепкие, а кляп не даёт закричать по-настоящему. «Тут много, Шурка… – голос у Юстаса виноватый, но он продолжает своё дело. – Я, когда нашёл эту дрянь, поржал, конечно… Но так интересно же… Попробовал одну херню… И сработало… Потом Пёс узнал, потом это… Я не хотел, но сучий сын умеет убеждать, даром что Пёс… Тихо, не дёргайся, я осторожно, да… И он такой: пусть Архангел закорешится с сироткой… и Ирма, а там уж на кого сиротка клюнет, и захихикал пошло, ты знаешь, как он умеет…» Юстас переводит дух, смотрит в книгу, переворачивает страницу. «Ну, они и послушались… Это же бессмертие, мать его, понимаешь? Бесконечное путешествие. Хотя… я, знаешь, до конца не верил, что мы решимся… Вот тебе крест, Шурка…» Он смеётся – дробно, тихо, кинжал в его руке подрагивает. «Крест…»… вспышка… вспышка… вспышка…