Пёс спокоен. Похоже, он уже сообразил что-то, придумал план. Решил, кем и в какой последовательности пожертвовать. Все они уже в курсе, что случилось с Архангелом, и Пёс наверняка убедил себя, что от этого места можно откупиться чужими жизнями. Такие идеи для него не в новинку.

Круглое лицо Пса кажется сейчас каким-то рябым, это странно. Но ещё непривычнее выглядит Нина – она будто немного усохла, появились морщины, слегка обвисли щёки. Кожа на локтях собирается в складки.

– Элли, щёлкни каблучками, – насмешливо произносит Пёс. – Перенеси нас через жёлтый туман.

По его глазам видно: он не верит, что Алекс ни при чём. Ну конечно: волк, Архангел. Есть о чём задуматься. Во взгляде Пса читается: «Договоримся, беби. Ты мне – я тебе. Только дай нам с Нинком пройти, а там сочтёмся».

– Ладно, харэ тупить, – говорит Юстас. – Выбора нет, идём туда.

– Ты первый, – скалится Пёс.

Юстас дёргает плечом, сверкает стёклами очков и ступает в плотный, бело-жёлтый туман, по-прежнему таща за собой покорную Ирму.

Алекс идёт следом, слыша за собой осторожные шаги Филиппа и лёгкие шажки Нины.

Проходя через туман, Алекс почти ничего не видит, кроме голой красной земли под ногами, это вовсе не сад, в саду она не такая. И ещё однажды мимо проплывают створки распахнутых кованных ворот с лучистым солнечным кругом на них. Путь длится, кажется, вечность, хотя тут должно быть метров десять, вряд ли больше. И в середине этой вечности есть… что-то ещё.

Белая вспышка, а внутри неё – темнота. Маленькая комната без окон. Матрас на полу. Миска с водою. Ведро, из которого тянет мочой. …вспышка… «Три дня на воде», – говорит Пёс довольно. «Ублюдок, садист, сволочь!» Нина – её не видно, но по голосу слышно, что ей ситуация не нравится – возражает: «Пёсик, это точно нужно… ну вот так? Зачем же…» «Это не я придумал, Нинок, – легко отвечает он. – Вот честное слово, не я. Еды мне, что ль, жалко? Думаешь, я жадный такой?» «Нет, – льстиво отвечает Нина. – Ну что ты, Пёсик. Я знаю, какой ты.» …вспышка… Желудок болит так, что хочется лезть на стену… вспышка… Поворот ключа… они передумали? они?.. но это Архангел с верёвками в руках… вспышка… вспышка… вспышка…

В самом конце снова приходит боль, но слабее предыдущей. Просто финал близко, и оно наполовину насытилось.

Выйдя на свет, всё такой же серый и тусклый, Алекс присоединяется к Юстасу и Ирме. Они втроём смотрят на туман и ждут. И вот показываются остальные двое.

Нина едва передвигает ноги. Она высохла так, будто не ела несколько недель, она похожа на людей с чудовищных фотографий из концлагерей. Короткая юбка, потерявшая в тумане свой яркий красный цвет, и жёлтая блузка, болтаются на ней: от каждого слабого Нининого шага по одежде идут волны.

Бредущий рядом Филипп выглядит совсем иначе: его раздуло, разнесло, но это не жир, это бродящие в теле гнилостные газы. Он покрыт червями, они вылезают из проделанных в коже нор, падают ему под ноги, увлекая за собой чёрно-красные кусочки плоти. Его нос отвалился где-то по дороге, пальцы разбухли, ступни не сгибаются. Он шлёпает по земле, непостижимым образом всё ещё способный передвигаться. Всё, что осталось в нём живого, – его глаза, впервые в жизни полные настоящей боли.

Нина начинает заваливаться набок, падает, выставив руки перед собой, и те с лёгким печальным хрустом ломаются в локтях. Филипп с мычанием поворачивается к ней, кажется, из его глаз медленно сочатся густые слёзы, но он ничего не может сделать: его живот лопается, оттуда выпадает большой клубок длинных серых червей, и он сам тоже оседает на землю, но всё ещё стремится дотянуться до Нины, до её сухого тела с запавшими щеками, зияющим провалом рта, тела, уже переставшего дышать. В считанные секунды от Филиппа остаётся грязная куча подгнившей плоти. Черви пожирают её, друг друга, совокупляются, размножаются и умирают.