По утрам я вспоминал те нелёгкие деньки летней поры, когда забот у простых крестьян-землевладельцев и скотоводов было вдоволь. Иногда мы пасли многочисленных коров, уходя в сторону города – подальше от топей. Изредка мы вставали ещё раньше, до восхода солнца и ходили на рыбалку или даже охоту. Но, чаще всего, мы отправлялись на поля и пашни, что были полны хлеба, овощей и ягод. Несколько часов подряд мы с шутками и разговорами перекапывали и пололи грядки, давили вредителей и, конечно, собирали урожай. Обед мы пережидали в островках тени, созданные прославленными стальными деревьями. Пили парное молоко со свежеиспечёнными булочками и фруктами. Иногда кушали бульон из говядины или дичи, аль даже уху. Частенько – несколько куриных яиц на брата, сваренных вкрутую. И большое количество овощей, если они уже появились на грядках.

Но больше всего мне запомнились напряжённые дни покоса. Поля хлеба раскидывались на многие вёрсты аж за огородами и в целом идти до них было около пары часов. Посему в жаркую пору из деревни на ниву уходили почти все мужики. Это было сродни посвящением молодых людей – коль взяли с собой, значит, признают, что ты стал взрослым. Хотя почти все женщины оставались следить за хозяйством да возить клячей харчи, но в последний раз, уговорив всю деревню, на поля напросилась и Синида.

Разница между нетронутой нивой и убранным пустым полем, в жатве которого ты сам принимал участие, поражало всякое воображение. Но главным было не это. Великолепным был сам процесс. Остро оточенная коса каждым заученным движением клала прядь хлеба на землю. Мягкий отвод инструмента, во время которого отдыхаешь, и снова резкий замах. И снова прядь хлеба послушно ложится перед твоими ногами.

На краю поля, сколько себя помню, сидела на ветках сова, повадившаяся лопать лёгкую добычу в виде полевых мышек. Смотря на нашу работу, она всё время ухала, словно отбивала каждый час дела.

Лёгкий ветерок и Кайрон играли с нивой. Ну а ночью поле погружалось в приятный мрак. Зажигались несколько костров, и самые близкие люди, понимающие друг друга с полуслова, принимались делиться новостями, байками и страшилками, пели песни, отдыхая и набираясь сил, уминая сытный ужин и готовясь ко сну на мягком снопе золотистой соломы.

– Эти ублюдки с каждым днём ведут себя всё отвратительнее, – вырвал меня из грёз Шен, пихнув локтем и указав взглядом на наёмников.

От скуки, усталости и безнаказанности у них буквально срывало крыши. За несколько дней они успели заручиться поддержкой конвоиров и те повязали стыдные белые повязки на их плечи. Во время перехода они в прямом смысле пинками и угрозами гнали толпу, ускоряя темп колонны. Оружие им конечно не выдали, но я видел, как они голыми руками свернули шеи двум женщинам преклонного возраста, отставших от строя.

За это предательство ночные жаловали им объедки со своего стола и даже немного выпивки. При этом алкоголь, как оказалось, действовал на наёмников, что красная тряпка на быка: они свирепели и в запале творили ужасные поступки.

Сейчас подвыпившие придурки встали в полукруг перед милой девушкой. Спустя несколько весьма грубых и ублюдских комплиментов герои-любовники решили пустить в дело другие свои способности, пытаясь увести сопротивляющийся девицу за кусты. Их пыл охладил камушек, что огрел одну из пустых тыкв предателей.

– Старик, ты какого хрена творишь?!

Пожилой человек опустил оружие, и сказал:

– Отойдите от моей дочери, засранцы.

Но наёмники, которые были по массе в два раза больше старичка только загоготали. А очухавшийся бандит, перестав щупать рану, попёр на незадачливого нападающего: