Особенно тревожными были истории о покушении на Колиньи. Сначала пришла весть, что он ранен, а затем, через несколько дней, поползли слухи, что покушение было неслучайным, что за ним стоят Гизы, а может быть, и сама королева. Это вызвало волну беспокойства: если даже адмирал, такой влиятельный человек, не застрахован от нападения в самом сердце Парижа, то что говорить о простых людях? Люди начинали понимать, что свадьба – это лишь прикрытие, ширма для чего-то гораздо более зловещего. Некоторые говорили, что гугеноты сами замышляют заговор, чтобы захватить власть и истребить католиков. Другие, наоборот, утверждали, что католики готовят ловушку, чтобы одним ударом покончить со всеми еретиками.

Эти слухи, противоречивые и полные ненависти, сеяли страх и недоверие среди жителей Сент-Обина. Соседи, которые жили бок о бок много лет, стали с подозрением смотреть друг на друга. Католики, обычно мирные и набожные, начали вспоминать проповеди местного кюре о «дьявольской ереси» и «праведном гневе». Несколько гугенотских семей, проживавших в деревне, чувствовали на себе косые взгляды и недружелюбное молчание. Атмосфера накалялась. Люди стали запирать двери на ночь, крестьяне брали с собой вилы, отправляясь в поля, а женщины крепче прижимали к себе детей.

Жером и Бастьен, хоть и старались сосредоточиться на своих делах, не могли игнорировать этот растущий фон тревоги. Жером, обычно склонный к оптимизму, чувствовал, как его душа наполняется беспокойством. Он слышал эти разговоры в кузнице, на рынке, в церкви. Он видел, как меняются лица людей. Бастьен, более циничный, давно подозревал, что «мир» – это лишь передышка. Он слышал о жестокости войны, о том, что люди способны на невиданные зверства во имя веры. Для него эти слухи были лишь подтверждением его давних опасений. Он видел, как эти разговоры начинают разделять даже тех, кто раньше был неразлучен.

Никто в Сент-Обине не знал, насколько ужасной окажется правда. Они не могли представить себе масштабы той резни, которая готовилась в Париже. Слухи, какими бы страшными они ни были, не могли передать истинный масштаб грядущей трагедии. Они были лишь бледной тенью того кровавого рассвета, который должен был взойти над Францией, навсегда изменив судьбы миллионов, включая и жителей маленькой нормандской деревушки. Предчувствие беды, неясное и давящее, стало ощутимым, пронизывая каждый уголок их некогда безмятежного мира.

Незнакомец в таверне: предупреждение или угроза?

За несколько дней до рокового 24 августа, когда напряжение в Сент-Обине достигло своего пика, в деревенской таверне «У Счастливого Лося» появился незнакомец. Он не был похож на обычных бродячих торговцев или дезертиров. Его одежда, хоть и пыльная от дороги, была явно добротной, парижского покроя. Его плащ из тёмной шерсти плотно скрывал фигуру, а глубоко надвинутая на глаза шляпа не позволяла рассмотреть лицо. Он занял столик в самом тёмном углу, заказал кувшин вина и принялся наблюдать за посетителями, редко произнося слова. В его движениях чувствовалась скрытая сила и уверенность, не свойственная простому путнику.

Его появление вызвало негласное любопытство и подозрение. В маленькой деревне, где все знали друг друга, любой чужак привлекал внимание, а такой загадочный – тем более. Жером, зашедший в таверну по дороге из мастерской, чтобы выпить кружку сидра, сразу заметил незнакомца. Его спокойный взгляд, обычно оценивающий прочность дерева, теперь внимательно изучал этого человека. Бастьен, сидевший за соседним столом с приятелями и увлечённо рассказывавший какую-то историю, тоже бросал на него мимолётные, но внимательные взгляды.