Они действовали осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания. Днем они бродили по улицам, прислушиваясь к разговорам на рынках, в тавернах, возле дворцовых ворот. По вечерам, под покровом темноты, они проникали в кварталы, где жили гугеноты, наблюдая за их собраниями, за тем, кто входил и выходил из домов видных протестантских лидеров. Вскоре они поняли, что атмосфера в городе накалена до предела.

Шёпот интриг витал в воздухе, словно невидимый туман, проникая в каждый уголок Парижа. Особенно сильно он ощущался вблизи Лувра, где кипела настоящая змеиная схватка за власть. Слухи о конфликте между католиками и гугенотами были не просто домыслами; это была реальность. Люди шептались о том, что адмирал Колиньи имеет огромное влияние на молодого короля Карла IX, подталкивая его к войне с Испанией, что категорически не нравилось королеве-матери Екатерине Медичи и могущественному роду Гизов.

Они слышали, как торговцы и слуги, обслуживающие двор, передают друг другу обрывки фраз: «Колиньи слишком зарвался», «Королева-мать опасается за свою власть», «Гизы жаждут мести за отца», «Свадьба – это лишь предлог, чтобы собрать их всех вместе». Эти обрывки, складывались в тревожную мозаику. Жером, с его логическим умом, пытался анализировать полученную информацию, находя в ней скрытые смыслы. Бастьен, хоть и не такой аналитик, ощущал угрозу интуитивно.

Они узнали, что помимо явных политических сил, в Париже действовали и тайные общества, некоторые из которых были связаны с дворянскими родами, другие – с религиозными фанатиками. Ходили слухи о «Лиге», или «Священном Союзе», организации, которая ставила своей целью искоренение протестантизма во Франции и укрепление католической веры любой ценой. Они слышали о жестоких клятвах, о тайных собраниях и о готовности её членов к самым крайним мерам. Кардинал Де Лар, как они поняли, был одним из влиятельных деятелей этой «Лиги».

Особенно много разговоров было вокруг покушения на адмирала Колиньи, которое произошло за несколько дней до свадьбы. Оно стало катализатором. Католики радовались, гугеноты требовали возмездия. Атмосфера накалилась до предела. Жером и Бастьен видели, как по городу разъезжают отряды солдат, как усиливается охрана дворца, как люди запасаются едой и водой, предчувствуя недоброе.

Они стали свидетелями нескольких стычек между католиками и протестантами прямо на улицах. Мелкие ссоры быстро перерастали в драки, а иногда и в поножовщину. Люди с белыми католическими повязками на рукавах и с оранжевыми гугенотскими лентами смотрели друг на друга с неприкрытой ненавистью. Братья поняли, что слова незнакомца в таверне были не просто угрозой, а предупреждением о надвигающейся катастрофе.

В один из дней, выполняя поручение кардинала, они сумели попасть на дворцовый рынок, где продавали провизию для королевской кухни. Там они подслушали разговор двух слуг, которые, не стесняясь, обсуждали грядущие события. «Говорят, королева-мать уже отдала приказ,» – шептал один. – «Сегодня вечером будут собраны списки. И никто не уйдет. Ни один еретик.» Второй кивнул: «Да, и к тому же говорят, что колокол на Сен-Жермен-л’Осеруа зазвонит. Это будет сигнал.»

Эти слова пронзили Жерома как нож. «Колокол… сигнал…» – пронеслось у него в голове, вспоминая слова незнакомца. Он почувствовал, как сердце у него сжалось. Это было слишком конкретно, слишком зловеще, чтобы быть просто слухом.

Они старались не пропускать ни одной детали, но чем больше они узнавали, тем яснее становилось, что они оказались в центре паутины, где каждый ход мог стать смертельным. Каждый дворцовый коридор, каждая таверна, каждый уголок Парижа хранил свои тайны, и многие из них были связаны со смертельной угрозой. Шёпот интриг, который они слышали, был предвестником неминуемого крика.