– Стоять! Оба!!! На месте!!! – резко заорал дядя Фёдор, на миг, представивший себя таким же оплёванным, как и его возлюбленная.

От такого рыка, не ожидавшие его, близнецы-братья стали, будто Сивки-бурки, вещие каурки. Испугалась и Антонина Феликсовна. Но уже через мгновение все развеселились, а затем веселье переросло в неуёмный хохот. Поняли ли близнецы, над чем они смеялись вместе со всей группой, но после этого случая братьев убрали из группы детей с речевыми отклонениями, так как слюновыделения у них прекратились, а «дядя Фёдор» возгордился от своих, как он считал, педагогических способностей.

Наступил май. Точнее, конец мая.

Федю нашего то ли обидел кто, то ли озлился он на весь белый свет, но выпил он в тот день прилично. Сидя дома, в полном одиночестве и крепко поддатый, захотел он неожиданно, почему-то, любви и ласки. Обулся Фёдор, надушился дорогим одеколоном и вышел из квартиры, намереваясь увидеть свою Тосю. А дверь квартирная была у него железная, а потому очень тяжёлая. Вот, наш Федя и стал её закрывать. Ударил ею раз, а она не примыкает к косяку. Ударил второй… и застонал от боли: нога его левая во время ударов этих не успела перешагнуть через дверной проём, и получалось, что Фёдор бил дверью аккуратно по своей ноге.

Сломал Фёдор ногу, в двух местах, в тех же, что сломал и тридцатого апреля 2004 года, когда заскакивал в маршрутку, опаздывая на свидание с Настей Кавалергардской. И как тогда, приехала Скорая, увезла в больницу, и загипсовал ему туже ногу, тот же врач. Точь-в-точь, день-в-день, только тогда месяцем раньше. Чуть не дотянул Господь до девяти лет.

И всё повторилось: принесли ему друзья консервов, а до кухни, чтобы наполнить и разогреть чайник он доползал кое-как сам. За хлебом вновь стала ходить соседка, старенькая уже бабулька.

Антонина, конечно, узнала, что пропал Фёдор не случайно, что лежит он и мается бедолага. Но услышав эту новость, отвесила его друзьям земной поклон, сказав, что если у неё будет время, заскочит обязательно, а пока очень много работы в саду, что лето, и родители приходят за своими чадами несколько позже.

– Всё повторяется, – думал Фёдор, уткнувшись глазами в телевизор. Тогда и посетили его мысли, с которых я начал свой рассказ.

Вспомнилась и Настя, не пришедшая тогда, в две тысячи четвёртом, выпавшая на целых девять лет из его памяти, и напомнившая о своём существовании вместе с его левой ногой. Искала потом она встречи с ним, объясняя всем знакомым, что никак не могла весь месяц, пока он лежал в гипсе, появиться у него в доме: то родителей обвиняя, которые были против их отношений, то так же, как и Тоня сегодня, сваливая всё на непомерную свою занятость. Забыли, что одна, что другая и о его дне рождения, но не забыли при этом рассказывать его же друзьям, как подкармливают его и покупают дорогие сигареты. Всё повторилось.

Вспомнилась она и пропала опять, видимо, до следующего перелома. Так иногда случается в нашей жизни, что когда-то невероятные события, происходившие с тобой, воспринимаются впоследствии, как свершившийся факт: без печали и восторга.

И увиделось Фёдору всё наперёд: как снимут гипс, а вместе с ним, как и девять лет назад, бросят в угол его любовь и нежность. Словно пробудившись от летаргического сна, прозрел его разум, и просветлели мозги. Понял он, совершенно неожиданно, что для Антонины Феликсовны не важны сколь-нибудь значимые отношения, а важна сама стрессовость ситуации, что без вспрыскивания адреналина в кровь, жизнь для неё не имеет никакого смысла, что без постоянной новизны и состояния «а вдруг, сейчас это случится», всё для неё становится серым и неинтересным. Она и в детский-то сад пошла из-за этого, потому как там, ты находишься, словно «последний герой» на бочке с порохом, не зная где и в какую секунду всё взлетит на воздух.