Покидала я в старую спортивную сумку самое необходимое, купила билеты, забрала Кирюшу и уже через двое суток переступила порог родительской квартиры. Вася, кстати, нас тогда даже не проводил и простого «До свидания» на прощание не сказал. Ну, да Бог с ним…

Мама с папой, конечно, очень обрадовались, когда познакомились Кирюшей поближе. Ведь до этого они видели его только на фотографиях, да по телефону общались, слушая его лепет. А тут внук сам пожаловал! Они его совсем затискали, зацеловали и забаловали. Папа чуть ли не каждую неделю новую игрушку ему приносил.

А мама, как только подошло лето, стала уговаривать меня всё-таки доучиться на пятом курсе, чтобы образование из «незаконченного высшего» превратилось в самое, что ни на есть законченное. Да меня и увещевать особенно было не надо: я же сама понимала, что недоучку никто на более-менее хорошую работу не возьмёт. И что хочешь-не хочешь, а диплом получить нужно.

Поэтому, оставив Кирюшу с родителями, я поехала в родной свой университет, чтобы выяснить, каким образом мне можно восстановиться (если вообще можно, конечно), а заодно к Людмиле Фёдоровне решила заглянуть.

– Да-а-а-а… Ну, ты меня огорошила, – протянула моя собеседница, глядя по старой привычке мне прямо в глаза, – а ведь какая любовь у вас, помню, была!

– Была, да сплыла, – горько усмехнулась я. – Ладно уж, чего о ней жалеть! Вы мне лучше расскажите, как у вас тут дела идут.

Людмила Фёдоровна, словно не ожидая моего вопроса, аж со стула приподнялась. Потом заулыбалась, сказала полушёпотом:

– Дела у прокурора бывают. А у нас – так, делишки.

– Хорошо, – не отступала я, – тогда рассказывайте про ваши делишки.

– Ты кусок пирога съешь ещё, а то ведь, поди, за целый день маковой росинки во рту не было, – Людмила Фёдоровна кивнула на тарелку и налила мне ещё чаю, а сама меж тем продолжила:

– Внимание, небось, обратила, что двор наш преобразился?

– Обратила, – жуя пирог, ответила я, – чисто стало, как за границей. Заборчики поставили, и цветы вокруг появились.

– Площадка детская тоже новая имеется, – не без гордости в голосе заметила Людмила Фёдоровна, – там и горка деревянная, и домики для игры малышам сделаны. И для мамочек скамеечки предусмотрены.

– А как Лёха поживает? Всё безобразничает? – спросила я, совершенно не приняв в расчёт то, что за то время, пока я не видела Лёху, он должен был вырасти, и что он теперь уже явно не мальчик, а юноша.

– Лёха… – Людмила Фёдоровна сделала паузу, – Лёха совсем другим теперь стал.

Она погрустнела, а затем спросила:

– Валю, бабушку его помнишь?

– Это та, которая его всё «козой-егозой», что ли называла, да ремнём периодически наказывала? – вспомнила я.

– Она, – кивнула Людмила Фёдоровна. – Ох, намаялся с ней Лёха! – и у неё внезапно на глазах проступили слёзы.

– В каком смысле – намаялся? – ничего не понимая, задала я очередной вопрос.

– Инсульт её разбил, примерно через год, как ты уехала, – всхлипывая, ответила Людмила Фёдоровна, – в один момент из живого человека в растение превратилась: ни ходить, ни говорить не могла. Мычала только, да всю нужду прямо в кровати справляла.

– Ох, если бы не Лёха, – продолжала она, – совсем бы от Вали ничего не осталось. Он ведь тогда за несколько дней повзрослел. Всё за бабкой ухаживал, не отходил от неё. И как он вообще девять классов закончил – одному Богу ведомо. Всё-всё ведь, считай, на нём было: покушать свари, дома приберись, бабку переодень, бельё постирай. И в магазин он бегал только тогда, пока Валюша спала. Одну её не оставлял: ни-ни! И вот так почти два года, как сиделка неотлучно за ней смотрел.