И вот мы с ней уже сидели в знакомой комнате, которая мало изменилась со времени моего отъезда. Правда, обои в ней были новые. Шелковистые, блестящие, с крупными розовыми цветами, они, казалось, сжимали комнату и делали её визуально меньше. Я про себя подумала, что если бы хозяйкой здесь была я, то обои бы подобрала кардинально противоположные: мелкие цветочки на пастельном фоне. Вот что сюда бы подошло лучше всего! Но вслух я, естественно, ничего не сказала.

– Ну, как дела? – спросила меня Людмила Фёдоровна, расставляя на столе знакомые чашки в горошек и ставя прямо передо мной плоскую тарелку, на которой лежал открытый пирог с грибами, – рассказывай, как вы там обжились, на новом-то месте?

Я пожала плечами. Рассказывать было особенно не о чем. Учёбу на пятом курсе я так и не завершила, оставшись с незаконченным высшим образованием. Приехав в незнакомый мне Североморск, я к своему удивлению, очень быстро освоилась и привыкла к немного непривычной для меня погоде, самым большим недостатком которой были сильные ветра, которые начинали дуть с декабря и продолжались почти всю зиму.

Завести малыша у нас первые полтора года не получалось, и я уже стала задаваться вопросом, а в состоянии ли я вообще зачать ребёнка (в отношении Васи у меня такого вопроса даже не возникало, потому что я считала его образцом во всех отношениях). Потом я всё-таки забеременела и родила Кирюшу, правда не доносила его два месяца. Но он, помещённый в кювез для недоношенных детей, на удивление быстро выровнялся и вскоре догнал своих сверстников, как в весе, так и в физическом и умственном развитии.

А вот Вася… Об этом думать не хотелось. Говорить тем более. Как мне удалось выяснить позднее, мой красавец-муж, сомневаться в порядочности которого мне даже не пришло бы в голову, пока я лежала сначала в больнице, потом в роддоме, стал обхаживать – кого бы вы думали? Соседку с верхнего этажа! И ладно бы, если это была приятная молодая женщина. Эта соседка была Васю старше на очень приличное число лет. Этакая «мамочка» для взрослого «сыночка»!

Конечно же, первое время они, как могли, скрывали свою связь, причём делали это довольно умело, словно они были не любовниками, а опытными разведчиками, которые ни за что не допустили бы неверного шага. Я же, если признаться честно, занятая только Кирюшиным состоянием, которое, слава Богу, выравнивалось благодаря наблюдению опытных врачей, а также невиданной доселе умной медицинской технике, на какое-то время утратила присущую каждой женщине бдительность.

Когда, спустя семь или восемь месяцев, я во всех подробностях узнала о похождениях моего благоверного, всё получилось, как в стихотворении Эдуарда Асадова:

Только в асадовских стихах речь шла как раз о мужчине. Здесь же эту роль пришлось примерить на себя мне!

Тем не менее, это была правда. Я не стала закатывать Васе ненужных истерик, рассудив, что нервную систему зря изводить не стоит. Позвонила родителям, объяснила ситуацию. Папа сразу сказал: «Приезжай, Ленка, и внука привози. Нечего тебе там оставаться, с этим кобелем!»

Вася всё что-то пытался мне объяснить, что мол, связался со своей пассией по дурости. Что совсем она ему, молодому, мозги затуманила, пообещав и в квартире его прописать, и машину, оставшуюся после первого мужа, на него оформить. А он, как глупый мальчишка, на все её обещания поддался. Только я все эти бредни слушать не стала. Не стала, потому что видела: обманывает он меня. И не в прописке, и не в машине там дело. Что послужило настоящей причиной Васиных походов «налево», мне было безразлично. Какая разница! Раз он нашёл себе, как ему показалось, более достойную пару, пускай с ней и остаётся! Хоть в квартире, хоть в машине, да хоть на краю света!