Но символизм истории выходит далеко за пределы литературной судьбы романа. 24 февраля 1989 года, всего за месяц до первых за долгие годы в истории СССР конкурентных выборов в народные депутаты, Таск встретился с Борисом Николаевичем Ельциным – тогда еще не «царем», а политиком, снятым с высоких постов, опальным, изгнанным, но живым для народа, особенно в тот исторический момент, когда фигуры «обиженных системой» вызывали у советского гражданина особую симпатию. Мартовские выборы он, конечно же, разгромно выиграл, ибо, повторимся, в тот момент народ считал его обиженным коммунистической властью, оппозиционером и борцом с «доставшими уже всех коммунистами» за народное счастье.

«На Руси всегда жалели страстотерпцев», – напишет Таск в статье «Посторонний: к портрету Ельцина», опубликованной в «Новом русском слове», газете, выходившей в Нью-Йорке для эмигрантов из СССР. И Ельцин, с его характерной лобовой манерой, показной простотой, антиэлитарной риторикой и почти мифическим образом «взбунтовавшегося партийца», идеально вписывался в архаичный образ русского страдальца, который через унижение и падение приходит к власти.

Но самым поразительным штрихом к этой встрече стал подарок, который Таск преподнес политику перед расставанием: собственный перевод книги Кинга «Мертвая зона». Он вручил роман с многозначительным намеком – как предостережение.

«Подарил с намеком: вот как не надо вести предвыборную кампанию, если рассчитываешь подняться на самый верх…»[44], – напишет потом Таск.

Намек прозрачен для тех, кто читал Кинга. Главный герой «Мертвой зоны», Джон Смит, после травмы обретает дар предвидения. Он видит, что приход к власти харизматичного, энергичного и «народного» политика Грега Стилсона обернется катастрофой – начнется ядерная война. Смит не может дать этому случиться. Он пытается остановить Стилсона, и ему удается, но ценой собственной жизни.

Вручая Ельцину книгу с таким содержанием, Таск, возможно, интуитивно уловил опасность, которую таила в себе энергия харизматического популиста. Парадоксально, но в этот момент подарок перевода Кинга стал не просто художественным жестом, а формой политического пророчества. Не исключено, что сам Ельцин, просматривая позже роман (если, конечно, вообще открыл книгу), увидел в Стилсоне врага – «так делать не надо». Но спустя годы стало ясно: и сам он не избежал соблазнов власти, и его путь оказался куда ближе к сюжету романа, чем могло показаться тогда.

Так книга американского «короля ужаса» неожиданно оказалась на пересечении российской политической судьбы и будущего президента. Этот момент – как будто вырванный из самой Мертвой зоны – фиксирует редкую ситуацию, когда художественный текст становится зеркалом истории.

В 1989 году Сергей Таск находился в смутном, тревожном и в то же время электризующем состоянии. Он, как и вся страна, не знал, что его ждет завтра. Не мог определиться со своим жизненным путем, со своей судьбой. Он колебался. Продолжать ли переводить художественную прозу и поэзию, погружаясь в миры Кинга и Лонгфелло? Или стать публицистом нового времени и писать на злобу дня? А может, стать драматургом? Стоило ли закрепляться за океаном, где он уже был почти своим среди интеллектуальной эмиграции? Или возвращаться в СССР – в страну, которая все меньше оставалась советской и социалистической, но еще и не стала чем-то иным, понятным и именуемым? Выбор был мучителен.

Вся страна тогда пребывала, мягко говоря, в легкой растерянности, замешательстве и лихорадочном возбуждении. Все стремительно начало меняться. Непонятно было, что вообще происходит в СССР. Буквально еще вчера казавшееся стабильным вдруг начало стремительно рассыпаться на глазах.