Одним из ключевых элементов Перестройки стала гласность – процесс снятия табу, который с 1987 года превратился в лавину разоблачений и пересмотра прошлого. Если ранее основой советской пропаганды было замалчивание неудобных тем, то теперь пресса, телевидение и литература постепенно освобождались от цензурных оков (точнее, власти неожиданно стали это позволять). В центре внимания оказались темы, которые еще недавно считались неприкасаемыми: репрессии эпохи правления Сталина, бюрократизм советской государственной машины, привилегии партийной элиты. Даже такие табуированные вопросы, как секс, организованная преступность, наркомания и проституция, начали открыто обсуждаться в печати.

С каждым годом накал дискуссий возрастал, а к 1989–1990 гг. свобода слова в СССР уже практически ничем не ограничивалась. В прессе публиковались разоблачительные материалы, ранее ходившие лишь в самиздате, впервые заговорили о реальных проблемах экологии, критике армии, неэффективности плановой экономики. Гласность привела к тому, что общество все больше ориентировалось на западные ценности: рыночную экономику, демократию, многопартийность. Одновременно появлялись первые легальные оппозиционные движения, которые начинали набирать политическую силу.

Если поискать символ эпохи гласности, то таким можно назвать журнал «Огонек», который при главном редакторе Виталии Коротиче стал не просто популярным, а невероятно влиятельным общественно-политическим изданием. Его тираж с 1986 по 1991 год вырос с 1,5 до 4,5 миллионов экземпляров, а сам журнал сыграл уникальную роль в формировании нового общественного сознания.

До Перестройки Коротич был вполне лояльным к власти советским писателем и журналистом. В своей книге «Лицо ненависти», за которую он получил Государственную премию СССР в 1985 году, он бичевал капиталистические нравы Запада, противопоставляя их социальному прогрессу советского общества. Антисоветские настроения он называл «злостной клеветой», западных политиков – «циничными лгунами», «мелкими шавками» и «стаей таежного гнуса», а эмигрантов – «предателями» и «дезертирами».

Но после того как Коротич был назначен главным редактором «Огонька», риторика его резко изменилась. Теперь его журнал стал флагманом гласности, первой трибуной для критики советской системы, разоблачения партийной номенклатуры и осмысления исторических ошибок. Те самые идеи, которые он еще недавно называл «злостной клеветой», теперь становились официальной позицией «Огонька».

Журнал публиковал то, что раньше невозможно было представить в советской прессе: статьи об ужасах ГУЛАГа, свидетельства жертв репрессий, критику советской бюрократии. В «Огоньке» печатались авторы, которых Коротич раньше называл «предателями» – в том числе и Александр Солженицын.

Такое перевоплощение Виталия Коротича – от защитника советской идеологии до главного рупора гласности – наглядно отражает характер эпохи. Старые убеждения трансформировались под напором новых реалий, партийные функционеры превращались в демократов, антисоветчики выходили из тени, а советские люди вдруг начали видеть страну совсем другой – не той, о которой им рассказывали десятилетиями.

Вот почему Перестройка не стала временем расцвета для произведений Стивена Кинга в Советском Союзе. Теперь в центре внимания оказалась критика СССР.

А ужасы, готические романы («Сияние», «Кладбище домашних животных», «Жребий Салема») по-прежнему считались «низким» жанром. Ужас как жанр воспринимался советской цензурой с настороженностью и глубоким сомнением. Перестроечная литература и публицистика сосредоточились на исторических, политических и социальных темах своей страны.