это место для всех мистерий – для горячих мансардных снов…

* * *

Диагональю брошено пальто на кожаную изморозь дивана,

она была воздушна и желанна, не променяешь сон тот ни на что,

и лёгким флёром в памяти духи, как запахи Парижа и Руана,

она была восторжена и пьЯна, как взмах её чувствительной руки…

Раскиданные, брошенные речи, как цепь событий и движенье к цели,

и щёки обнажённые горели и поднимались стиснутые плечи,

и блеклый свет ночного фонаря и лёгкий привкус выпитого виски,

мы были упоительны и блИзки восторженной природой бунтаря…

Французский вкус нерусской ностальгии, распахнутость чарующих гардин,

и силуэт в ночном окне один – загадочностью яркой панагии,

пробитый солнцем комнатный проём французского ажурного балкона,

весёлая проснувшаяся Мона под солнечным играющим огнём…

* * *

Как будто приходит порою во снах нежданно-негаданно – чудо,

и споры полов о вечных полах рождаются, как ниоткуда,

пусть выше всего, пусть выше причуд – рождённые сердцем боли,

и яблоню смыслов тотчас оборвут – неважно – в раю, или в поле,

и даже имей ты сто женщин во снах – не вытравишь в сердце гунна,

и слёзы гасили огонь в глазах у женщин Джордано Бруно…

А полюс всегда одинок, но – и точки в друг друга смотрели,

меридианы – как сотня дорог, а режут судьбу – параллели,

и стороны света – четыре всего, а ищут зачем-то пятую,

она полюбила творца – не его, а он – и не женщину – статую…

Она, растерявшись, почти в слезах, чтоб скрыть их, слегка мигала,

а он, позабыв о важных словах, из сора рубил бунгало,

она, смеясь, из небесной лазури себе готовила гель,

а он, смысловую сплетая вязь, из трав ей стелил постель,

и он поднимался от дури рано, отбросив рукой сантименты,

она, словно нежась, ей озеро – ванна, сады расплетала из ленты…

У полюсов свой диссонанс, но – ритмы сердец – парадиз,

и пауза смыслов – Шенье и Брамс – парад подготовят из

слепящих огней, горящих углей, из золота чувств и хрома,

она наливала – «Из чаши пей!», добавив словесного брома…

И упираясь в ось не локтём, а только умом и взглядом,

никто не думает ни о чём, а только следят за парадом,

глазами, глазами по параллелям – наверное, что-то поймём,

между змеем и брадобреем – играют всегда с огнём,

и даже имей ты сто женщин во снах – не вытравишь в сердце гунна,

и слёзы гасили огонь в глазах у женщин Джордано Бруно…

* * *

Пение птиц несвойственно раю – краткому, стильному, сжатому,

беру гитару, но не играю – воздуху в лёгкие вмятому,

будни, выводящие росписью жизнь, красочные мазки влёт,

за эту картину Модильяни держись в красоте обнажённых пустот,

клеточный уровень всех мазков разложен уже на атомы,

и страшная жажда упругих сосков – под тканью надёжно спрятаны,

ария кисти – не ария слова – экспрессия форм – не форма,

она на картине уже готова, а он – начинает снова,

и взгляд – предвестник шального шторма,

и всё напряжение тела,

мольберт – ламбрекен остова,

мазки наугад – она так хотела,

сплетение красок, мазков и слов, рифмы – сплетение жанров,

как воспаление двух умов – мечтами испанских грандов,

не надо бояться упрёков и слов, небрежного взмаха кисти,

не будет телесных-словесных торгов – неважно «Сотби» и «Кристи»,

и будоражит картинность – богема – как смесью «Бордо» и рома,

она, как невинность, а он – теорема, а вместе они – аксиома,

и ритмы музыки совсем неспроста, смешением слов и красок,

как воплощённая в жизнь красота… с набором любимых масок…

* * *

Вчера, играя лихо в преферанс, на мизерах схватил всего три взятки,

хотя казалось, было всё в порядке – ну, кто бы знал, что дело – полный швах…

За островом иллюзий громкий смех, блефуют подчистую, без остатка,