с кем органичны джазовые гонки!

* * *

Вы видели лицо у человека – улыбка, боль, насмешка, желчь, гримаса,

и каменную рубленность ацтека и выщербленный в скалах профиль Красса,

скопление людей, надменность фраз, очарование апостольского действа,

и дрогнувшую кисть, что богомаз кидает в отторжение злодейства,

нахмуренные уголки серьёзных глаз, всё видящие злобно и превратно,

бракованный резной иконостас, отправки недождавшийся обратно,

избитую в скандалах чью-то дверь, щеколду, закрываемую звонко,

и рукопись, забытую теперь, осколки, снятые резцом предельно тонко,

усмешку уголками сжатых губ и смятую от желчи сигарету,

какую-то печальность медных труб и брошенную в воздухе монету,

и аскетизм единственного слова, великолепие откинутых волос,

и грустную улыбку богослова, глаза, которыми в бессмертии даос,

и сорванный намеренно стоп-кран, четыре истины, корёженных словами,

беспечность, под которую орлан мгновенно расправляется с орлами…

* * *

беспечные причуды чудака – гримаса, боль, улыбка, желчь, насмешка,

спокойствие чужого кулака – орел? пропажа? мистика? и решка…

* * *

Не выходи из комнаты – живи в совершенном шаре,

шествуй ровно ты, парадиз свершая,

всё, что бессмысленно – выкидывай за пределы,

только вот жизнь от счастья совсем поседела.

Шар – идеальная форма пространства,

комнату угловую под себя ровняя,

не скрасит ни любовь, ни жажда жеманства

жизнь, что провожаешь, её одевая.

Лучше всего по шару бродить, вовнутрь никого не пуская,

зачем о мире по себе судить, зная, что нет ни тоски, ни рая,

выползай из шара глухими ночами,

вооружившись стансами и мечами.

Горб растёт оттого, что склонился, к чёрту джаз, паперть и боссанову,

даже Шут от боли скривился, сам попробовал – дай второму,

ценностями слов, как и букв не играю, в шаре они перекатываются, гремя,

«мыслю» не адекватно «знаю», толкаю, пинаю шар от себя…

Ворот рубахи на три петли открывай сосредоточенно до пуза,

за окно лучше и не смотри, какая разница – Днепр, Дунай. или Руза,

днём развлекайся и меч остри,

Шут повелел – кайся, потом остри…

Шар прокололи движением рук, не поможет ни Хронос, ни бог, ни время,

Хаос рождён – на себя смотри, как услышишь стук, так немедля в стремя,

а лицо своё, выходя – сотри,

под прицелом уже не язык, а темя…

Женя Гершман. «Хамелеон». Холст, масло. 80×54 дюймов

* * *

Полноте, да бросьте причитанья, всё пройдёт, как с яблонь белых дым,

бросьте сны, пророчества, мечтанья, не живите только тем одним,

что приносит радости и беды, что уносит деньги и почёт,

от истоков вер до аюрведы – каждый год и каждый поворот…

Кто напишет судорожно строки, брошенные ветром прям в лицо,

и уходят снулые пророки в сточенную жизнь заподлицо,

кто-то крикнет – «Старче, не прощай!», не бросай, не рви и не калечи,

в соло нет бездумья диких стай, как и нет обычной тихой речи…

На разрыв, на отмель, напрямик – «Старче, должен быть и этот выход!»,

если в числах – только семерик, если в картах, то заклятый Рихард,

а во снах приходят Магдалины – проститутки с ангельской душой,

в сердце нет бегущей половины, но и окрика – «Ни шагу больше, стой!»

Не читайте проповедь – не надо!, знаю всё, решаю сам, один,

и уходит пошлая награда в окруженьи безразличных спин,

«Думай, Старче, что же ты творишь?!» – сбрось с души, калённая та тема,

«Ремесло?» – как ты нам говоришь, мы же знали – это теорема!

Что доказывать, кому, зачем и как, знаем, Старче, шуточки мы эти,

ты устроил конченный бардак, что на том, да и на этом свете!

От забот, от стойкости обид до мостов, проливов и до дома,

каждый, Старче, каждый тут забыт – это точно, знаем, аксиома!

Да не плачь ты, Старче, не грусти, нет забот, а, значит, нет волнений,