вот вода в натруженной горсти, вот тревога старых песнопений,

не считай ты, Старче, наши вины, не сбивай нас с ритма древних мантр,

в смыслах мы дошли до середины, как пророчествовал сдуру ночью Сартр…

Знаешь, Старче, может мы одни, может быть, и это аксиома,

но горят забытые огни – маяки заброшенного дома,

Думай, Старче, думай и не раз, отсекая, режа по-живому,

нужен ли тебе иконостас, купола – заброшенному дому…

Не молчи ты, Старче, не кричи, путь домой – запретная нам тема,

мы решаем только лишь в ночи – аксиома это, теорема?

каждый волен – быть или не быть, если быть, то точно уж собою,

и не надо, Старче, слёзы лить, выбирая пропасть под горою…

Нам советы вовсе не нужны, нет страховки – нет и оснований,

на скрижалях истинно важны отсветы, рукой точённых граней,

знаешь, Старче, радость не в познанье, нет того, что будет, или нет,

ты же знаешь, это лишь желанье, доходящий в судорогах свет…

Ладно, Старче, будем и не раз, выпьем и за боль и за тревогу,

может быть, когда-то ты и спас, проводив нас в дальнюю дорогу,

что же, Старче, будем ждать и слушать, забывая маяки и сны,

помяни, как можешь, наши души, позабудь, что были мы одни…

* * *

О,  сеньорита, помните ваш взгляд, когда вы ждали этой страстной ночи,

и этот женский, красочный обряд, который время делает короче…

Я знаю, нас осудят все друзья, не за любовь, за скрытность отношений,

вы поэтичны, впрочем, как и я, но в вас сидит чертовски страстный гений…

Набросок тени на проём окна, ваш взгляд в него и судорога гнева,

я знаю вас – была ещё одна – с порочностью гурманного напева…

О, сеньорита, страсть вам не к лицу, у вас же взгляд отменной людоедки,

вы прислонялись к моему плечу – и как же жаль, что эти встречи редки…

Всё та же полунОчная звезда в мансардное окно шпионит снова,

и ваши полутомные глаза с обрывками единственного слова…

О, сеньорита, этот мир блескуч, парадоксален линией пространства,

и два холма среди альпийских круч в отсутствии холодного жеманства…

Как будто вы пришли из той поры, где обитали страстные дикарки,

кафешантан из варварской игры и утренней кипящей кофеварки…

О, сеньорита, вы, потупив взгляд, с утра в постели чашку опрокинув,

для вас комфортен, всё же, тот наряд, в котором были вы, одежду скинув…

О, сеньорита, видите – река бурлит и пенится весенним беспределом,

как далека и вместе с тем близка – игривость между взглядом, словом, телом…

Прощайте, сеньорита, – быть – не быть – ответ известен тёмными ночами,

вы сможете, наверно, не забыть тот вечер, пролетевший между нами…

Украшен этот ветхий балаган наречиями стиснутого слова,

французский расцветающий каштан – с ухваткой затаённой птицелова…

* * *

И  от юмора сделав вдох, на прощание бросив клич,

вспоминаешь весёлых пройдох и словесную, с жару дичь,

тёмно-синий в лазурный цвет, и цветы разомлевших магнолий,

голубой альпийский берет – отражение в Лаго-Маджоре,

и дурманящий запах таверн, и щекочащий ноздри кофе,

ренессанс, рококо, модерн при волнующем сердце вздохе…

Респектабельный шум и гам, взрывы смеха на столиках справа,

и какой-то любимый шарм – снежногорная в солнце оправа,

запах стойкий духов и кофе, вперемешку с горячим хлебом,

где-то здесь бродил Мефистофель между стилем, строкой и небом,

и от первых нудистов Асконы до поэтов, художников, роз,

здесь иные ночные стоны – Бисер в играх, Приюты грёз…

Синтез всех областей искусства, метатекст, городское либидо,

здесь отсутствуют желчь, занудство и Аннетина, в сердце, обида,

и закатное солнце рвётся, отражаясь в альпийском схроне,

Айседора, кончая, бьётся на диване от Чейза, в стоне,

жаркий гомон таверн, пиццерий, лёгкость вин и ажурность слов,