запросто послать прощальное письмо, до десяти, когда почтальон
вынимает письма
но миленькое письмецо которое ничего без надобности не ворошит
в минувшем уже отправлено года этак четыре назад
я забыла сегодня тебе рассказать о мужчине в белой униформе который
шёл по заснеженной улице, в белоснежных лакированных туфлях
и с таковыми же усами, с букетом в левой протянутой руке, как ни
в чём не бывало, я думала, он мёртв
я забыла рассказать, что я думаю о твоей жизни как о смерти, что я снова
и снова погребаю своё тело в твоём теле, что я снова и снова назначаю
срок твоему счастью, которое не знает сроков, назначаю срок своим
стихам, которые…
если бы я могла начать с крика в храме, снова в этом доме, чтобы все они
стояли во весь рост, все были жизнью в твоей жизни,
жизнью, мои друзья, которая висела на его поясе и пылала, сгорела под
африканским солнцем,
вернитесь, мои друзья, и объясните вновь и вновь – это чистое золото
и зияющая безвестность, как сочувствие у тех, кто говорит о чём
угодно другом
я думаю о твоей жизни, пусть это пребудет внутри, пусть это пребудет
сердцевиной моих стихов
VII
Спиной к своим стихам, к себе самой, к своему слову, я ухожу от себя
самой, от своих стихов, от своего слова и погружаюсь всё глубже
в своё слово, в свои стихи, в саму себя
сквозь вещи мы смогли разглядеть только вещи[9], вечер и утро в марте,
в марте тех дней, сборы за сборами, день за днём, звучит как
последовательность, но всё же это лишь слово, март
вечер и утро, больше уже не момент времени, но световая масса, которая то вывернется наизнанку,
то свернётся обратно, постоянный
крик, когда спинной мозг делится на спинной мозг с собственным
спинным мозгом и все эти люди выстраиваются бок о бок, хвощи,
раскачивающиеся в утреннем тумане, холодок под вечер, когда мы
ждём пылающего огня, в котором забьётся сердце
кто ещё может думать о красоте, все чужаки толпятся бок о бок в любимом,
протянешь ли ему тело, окажется, что протягиваешь слово, которого
они не понимают – и кто ещё смеет говорить о красоте понимания —
протянешь ли ему хлеб, за него ответит копошащийся сброд то ли из
недр земли, то ли из выси: спасибо за пищу, пойдёт и усядется на стуле,
чтобы читать газету, не понимая
но кто смеет ещё говорить о необходимости понимания
я шла как-то по улице, что влилась в другую улицу, а та в улицу за улицей шла я, держась за чью-то руку
о страна людей, о земной шар, вихрь засасывающий и выплёвывающий
как вертящаяся дверь, кто-то ждёт начеку, кто-то, кто больше, больше,
чем зло
эта дверь что непрестанно раскачивается между злом и добром, эта дверь
которую мы дёргаем и дёргаем и думаем, что нам что-то открылось,
которая всегда открывается и закрывается лишь сама по себе
эта мельница что мелет и мелет, эти стихи которые она открывает
и закрывает как утро и вечер одновременно и что я сама хотела
поставить как красивенькое завершение от одного понимания
к другому, я забыла
времена́, места́ забыла, больше не мои, не моего любимого, не чужаков,
не слов, не последовательностей, больше не красоты зла времена́
и места́, а просто так времена́ и места́, струящиеся вперёд и назад
сквозь времена́ и места́, и люди носящиеся туда-сюда среди людей над
и под бесконечным туда-сюда
на миг забыв всё зло мира
не верь в ложь, не верь в забвение, не верь в то, что или здесь, или там,
верь в человека, может быть случайного из чужаков, будто он, оставив
свою чужесть, говорит: я не лгу, мне не лжётся