Это была старушка. Маленькая, полноватая, с серебристо-желтыми волосами и с очками-полумесяцами, висевшими у нее на груди на цепочке из бисера. Я впервые встретила кого-то в этом доме, но не ожидала, что это произойдет посреди ночи.

– Ой, простите… – еле слышно пробормотала я.

– Ничего страшного. – В отличие от меня старушка улыбнулась, причем довольно приветливо, ничуть не смущенная моей невежливостью.

Она шла со стороны моей квартиры, но рядом с моей была только одна дверь. Эта пожилая леди – моя соседка? Не слишком ли поздно для прогулок по коридору?

– Доброй ночи, – попрощалась она со мной и пошла дальше.

Я заметила, что на ногах у нее носки и тапочки. И нахмурилась, наблюдая, как она засеменила маленькими шажками и свернула за угол к лифту. Его металлические двери открылись и закрылись. Она что, пошла гулять в тапках и без верхней одежды?

Ничего себе…

Я покачала головой, отказавшись от попыток что-либо понять. Странноватая пожилая леди могла ходить, как ей вздумается, тем более что она казалась вполне вменяемой. В общем, не моя забота.

Войдя в квартиру, я включила свет, положила пакет на кухонную стойку и огляделась вокруг. Обстановка уютная, гостеприимная. Запах чистоты, красивая старая мебель, огоньки города за окном…

Будь квартира моей, на полках стояли бы вазы с засушенными цветами, на стенах висели бы постеры старых фильмов-нуар, тут и там лежали бы стопки недочитанных книг и обязательно стояла лампа, проецирующая на потолок разные фигурки, как в комнатах у детей, которые боятся темноты, или у взрослых, не переставших любить ночники.

Впрочем, у меня нет времени на подобные глупости. Я даже не знала, долго ли здесь пробуду, и уж точно не собиралась тратить деньги на всякие пустяки. Но сегодня ночью я почувствовала прилив ностальгии, еще более мучительной, чем обычно, словно что-то застряло между костями и продолжало грызть меня изнутри.

Может, поэтому я и купила кактус.

Я достала его из пакета и поставила на полку у окна. Парень-продавец сказал, что, если я буду правильно ухаживать за этим суккулентом, на нем может появиться цветочек.

Ага, как же…

Я посмотрела на маленький ощетинившийся шарик, который торчал из горшка и всеми своими колючками говорил: «Отвали!»

Бросив на него скептический взгляд, я пошла в спальню и начала переодеваться.

Сквозь шторы в полумраке виднелись полоски света от уличных фонарей. Это была комнатка с большой двуспальной кроватью и шкафом у стены, из которого торчал рукав моего свитера. У стены стояло овальное зеркало в поцарапанной позолоченной раме, рядом валялись мои туфли. Я швырнула футболку поло на кровать и вытащила из бюстгальтера деньги, подумав, что надо бы купить такую же сумочку, как у Руби. Я опасалась держать чаевые в кармане брюк, боясь их потерять. Мне нужно что-то более надежное, на молнии.

Я завязала волосы в пучок и забралась на кровать, подобрав ноги. Разгладила смятые купюры. Пересчитала их и положила в конверт, который прятала в изголовье кровати. Вычеркнула в блокноте старую цифру и ниже написала новую.

Закончив с этим, вздохнула и провела рукой по усталому лицу.

Мне нужен душ…

Где-то на улице прогудела сирена, у соседей заплакал ребенок.

Мельком взглянув на свое измученное отражение в зеркале, я снова услышала мамин голос: «Мирея…» Вспомнила запах ее духов, вспомнила ее руки, которые всегда с такой заботой расчесывали мне волосы.

«Мирея…» Ее живой, полный отчаяния голос, который я слышала при нашей последней встрече… Страдальческие, безумные глаза, которые несколько дней назад раскололи мою душу пополам… «Мирея…»