И снова взгляд упал на место чуть ниже ребер. Это случилось непроизвольно, я не хотела туда смотреть.

Видеть шрам – значит снова подумать о том, через что мы прошли. А я больше не желала вспоминать то неузнаваемое лицо, больше не хотела чувствовать едкий, тошнотворный запах рвоты и пота, больше не хотела бороться за то, чтобы любой ценой сохранить детство, которое отныне ассоциировалось у меня не с красивым платьицем, а с лохмотьями.

Я закрыла глаза, прежде чем вспомнить, как ее голос опустошил мое сердце в тот вечер.

– Я сделаю это, – прошептала я в тишине.

И в этот момент испытала глубочайшее отчаяние.

Следующим вечером я впервые опоздала.

О чем-то задумалась в вагоне метро и пропустила нужную остановку, выскочила на следующей, пришлось возвращаться.

До клуба добралась запыхавшаяся, с прилипшими к губам волосами, с покрасневшими щеками и мокрыми от морозных слез ресницами. Я проигнорировала вопросительный взгляд Кристин, проходя мимо стойки ресепшен и очереди гостей, нырнула в гардеробную для персонала, чтобы оставить там пальто.

Наконец вошла в зал, пристегивая к поясу черную кожаную сумочку, купленную днем в магазине возле дома.

Музыка уже вовсю гремела. Я украдкой осмотрелась, но Зоры нигде не увидела.

Возможно, на сей раз удача была на моей стороне…

Не теряя времени, я направилась к рабочему месту, но, оказавшись там, поняла, что я не единственная, кто стремится оказаться за стойкой.

Над столешницей нависла девушка с длинными светлыми волосами, распущенными по спине, в расшитом пайетками платье, отражавшем свет сценических прожекторов и потолочных ламп. А освещение сегодня, надо признать, было не менее затейливым, чем вчера. Ее стройные бедра напряглись, когда, встав на цыпочки, она наклонилась вперед, чувственно двигая накрашенными губами в паре сантиметров от лица Джеймса. Он слушал ее, подперев подбородок, смотрел на нее глазами ребенка, который стоит перед витриной кондитерской.

Я молча понаблюдала за этой идиллией издалека, а потом зашла за стойку. Девушка не могла меня не заметить. Задержав взгляд на моих розовых от мороза щеках, повернулась к Джеймсу, захлопала ресницами и что-то сказала, выпятив губки. Несомненно, что-то столь же чувственное.

Джеймс подмигнул ей, после чего она ушла, а он принялся протирать стаканы.

– Привет, – пробормотала я, становясь рядом.

Когда он мне не ответил, я поздоровалась громче, но ответного приветствия так и не дождалась. Наверное, он оглох… после того как выпил. Однако когда Джеймс пренебрежительно повернулся ко мне спиной, я поняла, что он просто-напросто меня игнорирует.

Ну что с ним не так, а?

Собирая длинные волосы в хвост, как делала всякий раз перед работой, я наблюдала за напарником. Обычно он улыбался мне, еще завидев издалека, как капитан своему рулевому перед выходом в очередной рейс.

Он на меня злился?

Я обдумывала этот единственно возможный вариант, когда Джеймс вдруг вынул из-под стойки полную стопку, поднес ее к губам и осушил залпом.

Какой молодец…

Лицо у него скривилось, глаза сделались злыми. Я наблюдала за ним, скрестив руки на груди и не зная, дать ли ему затрещину или схватить за ухо, как маленького провинившегося мальчика. Его инфантильное поведение и наплевательское отношение к делу меня сильно раздражали. Но повлиять на этого большого ребенка я не могла, поэтому лишь покачала головой, отказываясь с ним связываться. Если Джеймс решил вести себя по-идиотски, это его личное дело.

Вымыв руки, я приняла у официантки квитанцию с заказом. И сразу взялась за работу, замкнувшись в своем пузыре, манипулируя бокалами и бутылками ловко, плавно и точно, что и требовалось при приготовлении качественных коктейлей. Техничность – залог успеха. Я отвлеклась лишь на мгновение, когда Джеймс заправился еще одним шотом, и тогда я чуть не уронила на пол засахаренную вишенку.