Я замерла. На полу у стойки лежали мои вещи: чемодан, пальто и сверху шарф. Возвышаясь над зеркальной поверхностью стойки, скрестив ноги и медленно раскачивая в воздухе туфлей, мне улыбалась уже знакомая девушка.

– Ты уволена.

Эти два слова эхом отдались у меня в ушах, в голову лавиной хлынули сумбурные мысли. Не менее потрясенная Руби посмотрела на девушку, открыв рот.

– Как?

– Зора у себя наверху разбушевалась. Кричала, мол, ты знала, что делаешь. – Ухмыльнувшись, девушка крутанулась на стуле, развернувшись ко мне спиной. – Ты уволена.

Я переваривала эту информацию, застыв на месте, в то время как Руби рядом со мной возмущалась все тише и тише, сдаваясь перед очевидностью.

Справедливости ради приходилось признать, что Зора предупреждала, какие последствия будут после первой же оплошности…

– Я хочу с ней поговорить, – глухим голосом сказала я, наотрез отказываясь принимать происходящее, но девушка цокнула языком.

– Она не хочет тебя видеть. Вот послушай.

Девушка нажала кнопку небольшого переговорного устройства за стойкой, и оно повторило последний полученный приказ: «Кристин, собери вещи девушки».

Я слушала эти несколько слов с колотящимся сердцем, которое медленно опускалось куда-то вниз. «Нет!» – в панике думала я. От отчаяния сдавило горло. Девушка пожала плечами с притворным безразличием.

– Или ты думала, что после такого она позволит тебе остаться?..

Я сжала кулаки и обернулась, готовая подняться по лестнице, но она меня остановила:

– О, тебе лучше к ней не подниматься. Там у нее Андрас.

Я обернулась в замешательстве. Кто?

– Молодой человек, которого ты ударила. – Ее блестящие глаза скользнули по Руби, прежде чем вернуться ко мне. – Нет надобности говорить тебе, кто он, не так ли?

– Кристин, прекрати, – попыталась приструнить девушку Руби, но это не возымело действия. Та поморщилась и махнула рукой.

– Ой, Руби, да ладно! Если ты так за нее переживаешь, можешь проводить ее на улицу.

Онемевшая от такого хамства, Руби совсем сникла. Она явно хотела что-то сказать, но перепалка с коллегой ничего не изменила бы. Когда Руби повернулась ко мне, мне не хватило смелости ответить на ее взгляд. Мозг пульсировал, задетая гордость саднила. Слабые ростки надежды, которые я начала взращивать в стенах этого клуба, только что превратились в пыль. Все было кончено! Я надела пальто.

– Мирея…

– Все уже неважно, – сразу сказала я, игнорируя жжение в груди.

Я не хотела слышать сочувственных слов. Я вообще ничего не хотела слышать. Мне и без того больно.

– Если я могу что-нибудь сделать для тебя, то…

Я подняла чемодан, со всей силой стиснув ручку. Я даже не поработала, не попробовала себя в деле. Как обычно, жизнь захлопнула дверь перед моим носом, прежде чем я успела что-то сделать. Вообще-то мне давно следовало к этому привыкнуть, но всякий раз это так же больно, как и в первый.

Я опустила глаза в пол, чувствуя, что Руби с грустью смотрит на меня, не зная, что сказать.

– Удачи! – пожелала я ей, прежде чем закрыть рот шарфом.

Даже не взглянув на нее, я развернулась и пошла прочь. Снаружи меня приветствовала ночь. Ночь и холод, леденящий сердце. Я опять ошиблась – никакого чуда со мной не произошло.

Кенсингтон располагался на северо-востоке Филадельфии, в бывшем промышленном районе.

Однажды в газете я наткнулась на фотографии этой разрушенной временем части города.

Глядя на заброшенные улицы и наркоманов, лежавших под железнодорожными мостами, я подумала, что надо успеть выкинуть газету до того, как проснется мама.

К моменту, когда я доплелась до хостела, холод уже пробрал меня до костей. Губы потрескались, щеки потеряли чувствительность, и я не могла пошевелить пальцами правой руки – они намертво застыли вокруг ручки чемодана.