- Год в Париже, - слышу его голос, далекой, что я не сразу понимаю, что говорит Глеб, - и как там? Что делала?

- Глеб… я устала. Не хочу ничего вспоминать.

Вдруг захотелось подойти и обнять его. Почувствовать тепло и нежность. Может быть, за эти годы он научился ей. Всегда хотелось. Когда мне было плохо, я вспоминала его улыбку. Она давала мне надежду. Но в один день я поняла, что это всего лишь иллюзия.

14. Глава 14.

Мила.

Мы вернулись на плед, который уже не так ровно постелен, и сели поодаль друг от друга. Все кажется глупым. Даже мы. Зачем было ворошить прошлое, задевать старые раны, что и так еще болят?

- Я хочу домой, Глеб.

- Помнишь, у нас был дом?

- Тебе нравилось? Там, в нашем доме?

- Да. - Ответ прозвучал сразу, ему не потребовалось и секунды, чтобы поразмыслить над вопросом и своим ответом.

- А что с ним?

- С ним все в порядке. Он на месте. Клининг раз в месяц, коммунальные платежи платятся без задержек, посуточно не сдавал, - разбавил он наш тяжелый разговор легкой шуткой, я невольно улыбнулась.

Мы встаем и собираем неоткрытую бутылку воды, какую-то закуску к вину, очевидно, Глеб решил, что просто пить вино рано утром мне будет странно, само вино, и идем обратно к машине. Ветер стал прерывистым, и того и гляди начнется ливень.

Идея игры провалилась в самом начале, на самом первом вопросе. Усталость в каждом нашем движении, в каждой мышце, как после танца. Только удовольствия нет никакого. Мы высосали силы друг друга.

В машине едем молча. Радио молчит, и Глеб даже не стал его включать. Напряжение снова витает в воздухе.

Глеб задумчивый. На его лице даже залегла глубокая морщина, брови сведены к переносице. Это и пугает, и очаровывает.

- Помнишь, ты как-то купила сборник каких-то рецептов вьетнамской кухни что ли или китайской. Уже не помню. Готовила трудновыговариваемое блюдо. Обещала мне изысканный и вкусный ужин. А получилось очень острое нечто. Мне кажется, тогда я посадил себе желудок. До сих пор, как слышу про юго-восточную кухню, хватаюсь за живот.

- Это была тайская кухня. А блюдо называлось Пананг гай. Да, вроде делала все по рецепту, а получилось очень остро, - я улыбаюсь и вспоминаю, как мы чуть не подрались за стакан воды после первой ложки этого шедевра.

Глеб смеется, а левая рука ложится в область желудка. Наверное, тогда ему и реально было плохо. Только он молчал, даже в порыве злости не наговорил мне гадостей. Я не услышала от него “не подходи больше к плите” или “ты решила меня убить”. Тот вечер действительно был странным. На какое-то время я почувствовала, что мы семья. Можем ею стать. После неудавшегося ужина мы заказали себе привычную еду из русского ресторана, а чай пили перед телевизором, где включили какую-то комедию. Мы сидели в обнимку, тихо смеялись. Моя голова лежала на его плече, а он заботливо поглаживал мою ногу, которую я перекинула через его бедро.

- Ты же больше не готовила ничего похожего? - он снова выводит меня на разговор. Это попытка заполнить пространство? Или ему действительно интересно, что со мной было все это время?

- Нет, с экспериментами я завязала.

- А во Франции? Ничего французского не готовила чтоль?

- Там мне было не до этого, - Глеб не понимает, чем интересуется. Ступает на скользкую дорожку. Меня может снова накрыть.

- Все-таки делиться не хочешь, я смотрю.

- Нет, - отворачиваюсь к окну и закрываю глаза. Сон, конечно же, не идет. Это глупая попытка, что Глеб оставит меня в покое, по крайней мере сейчас.

- А массаж, помнишь, ты мне делала? Приходит такая с предложением расслабиться. Я уж было подумал подфартило. Нет, ошибся. Помяла ты меня тогда знатно. Пару синяков даже оставила.