Я пулей влетаю в зал, начинаю яростно крутить плечами и делать наклоны, пытаясь как можно быстрее разогреть тело.

– Если не хочешь с ним один на один быть, разминайся в раздевалке, – вполголоса говорит мне тренер, пока мы ждем, когда Андрей заменит порвавшийся шнурок, и, подумав, добавляет. – Я не могу приходить раньше, внука в сад веду.

Мои горящие щёки заставляют выйти на лед, не дождавшись партнёра.

Андрей хочет сделать прогоны программ, пока на катке только мы одни, и присоединившаяся к нам Лидочка нажимает кнопку пожившего магнитофона. На этот сезон тема ритм-танца – мюзикл. С выбором музыки мы не рискуем, катаем под Призрака Оперы. Для произвольного также выбираем надежную классику – Кармен. В ритм-танце я невинная Кристина с открытым ртом и бровками домиком в сером, струящемся платье, в произвольном танце – страстная цыганка, заламывающая руки, в алом с открытой спиной.

Прогоны проходят нервно. Андрей не в ногах и постоянно чертыхается. От волнения мой партнёр делает кучу несвойственных ошибок. Всё идет наперекосяк с самого начала: мы откладываем прокат, потому что у Андрея рвётся шнурок. Затем магнитофон, столько лет находящийся под надежным присмотром Лидочки, вдруг начинает заедать, выдавая скрежет вместо мелодии. Андрей задевает меня рукой в твиззлах, находясь слишком близко, совсем не так, как этого требует программа. Потом он зацепляется выбившейся ниткой за мою серёжку и чуть не выдирает мне ухо.

На середине программы Охламонов ставит запись на стоп, и мы подъезжаем к бортику. Святослав Юрьевич бьет ладонями по бедрам, а Лидочка с шумом вздыхает. Её вздох эхом раздается по арене.

– Она сегодня придет, – Андрей пытается казаться равнодушным, но у него плохо получается. – Европа её не впечатлила. Хочет видеть, за что деньги платит, – бросает он.

Я тянусь к салфетнице, чтобы высморкаться, и тут Андрея прорывает.

– Ты бездарность! Если бы не ты, то она сидела бы на работе, не высовываясь. Лучше бы на Европе проехалась башкой по льду, а не зубцом зацепилась. Просто сдохла и все бы закончилось! – из его рта сыплются змеи и жабы, как в старой детской сказке.

Волна обиды накрывает меня, но затем её сменяет радость. Он прокололся, вашу мать! И еще так замечательно, с козырей пошел! Я жадно впиваюсь в него глазами, ожидая продолжения. Ну же! Давай!

Лидочка что-то замечает.

Я подталкиваю плюшевую салфетницу, она переворачивается и содержимое летит на лёд.

– Я не хотела… Андрей… – надеюсь мой голос убедительно ломается, пока я собираю салфетки по льду, склонив голову.

– Пошел вон, – сквозь зубы цедит Охламонов. Он поднимается и открывает калитку. Андрей заходит, но даже в состоянии бешенства, он присаживается, насухо вытирает лезвия коньков флисовой тряпочкой и надевает на них чехлы.

Лидочка порывается успокоить своего любимца, но мужчины, не слушая её, уходят с арены вдвоем. Знаменитые ученики академии неодобрительно взирают на нас с плакатов. Железная дверь мягко закрывается.

– Поработаем над выразительностью? – неловко прерывает повисшую тишину Лидочка.

На табло горит девять утра, арену наводняют пришедшие пары. Кататься в одиночестве – это непозволительная роскошь, ведь лёд – дорогое удовольствие. Мы урываем час с утра только потому, что наша пара является кандидаты в Олимпийскую сборную.

Девочки-юниорки в одинаковых черных лонгсливах, лосинах и гетрах, натянутых на коньки, словно стайка птичек, залетают на лед. Парни приседают и тянутся рядом с калиткой, под тонкими футболками проступает рельеф мышц.

Полина Лапина, призер чемпионата Европы, проносится мимо на такой скорости, что меня обдувает прохладным ветерком. Думаю, что Лапина и Чернов займут место первой пары страны, когда Андрей отчалит в пожизненный бан, а я буду на камеру утирать слезы платочком, изображая жертву обстоятельств. В ритм-танце у них какой-то артхаус под музыку из мюзикла «Танцующая в темноте» – нетипичный выбор для консервативного спорта.