В первой половине XIX в. лингвистическая Европа пребывала под гипнозом Востока, на который обращали свои взоры искатели индоевропейской колыбели. Однако постепенно стало преобладать противоположное мнение, связывающее родину индоевропейцев с Западом. Аргументы, приводившиеся в пользу той или иной точки зрения, не страдали недостатком разнообразия. Но общим у всех этих мнений было то, что они исходили из «центробежного постулата», предполагающего наличие некоторого точечного центра, который, подобно первичной туманности Лапласа, пульсируя, саморасширялся, иррадиируя в разные стороны, но главным образом – на Запад. Общим было также откровенное любование индоевропейским гением, пронизывающее, как внутренний свет, многотомное сочинение А. Пикте, для которого арийцы были «расой, призванной Провидением господствовать на земном шаре» [Pictet 1877: 7]. Этимологизируя имя Aryas как название людей великолепных, достойных уважения, господ и героев, А. Пикте полагал, что это прекрасное племя должно было жить в столь же прекрасной, изобилующей природными богатствами стране – древней Бактрии [Ibid.: 676]12.Теория А. Пикте, построенная на чисто лингвистической аргументации, была подвергнута резкой критике в не менее знаменитом труде О. Шрадера [1886: 121 и сл.], но «восточная гипотеза» все еще находила своих сторонников даже среди наиболее крупных индоевропеистов того времени, каким был, например, М. Мюллер (ср.: [Мüller 1867: 7]), которого И. Тэйлор считал более других повинным в распространении ошибочного мнения [Тэйлор 1887: 3, 52].

К концу века идея Ф. Потта, что ex oriente lux, была полностью дискредитирована. Лингвистические исследования стали изобиловать ссылками на достижения антропологии и археологии, а порой индоевропейская проблема решалась просто в рамках антропологических гипотез с произвольным привлечением лингвистических данных, как будто в понятии «индоевропейцы» есть что-то большее, чем чисто лингвистическая конвенциональность. Полемизируя с теорией Ретциуса о туранском населении преднеолитической Европы, И. Тэйлор приходит к выводу, что первичные автохтонные арийцы Европы были все-таки брахицефалами, ибо «трудно поверить тому, что благородная раса индоевропейцев имела своими предками отвратительных дикарей кьёккенмёдингов» [Там же: 214–216, 241]13. Оставляя без комментариев неуместный в научном исследовании снобизм автора, отметим только, что в лингвистическом отношении выводы И. Тэйлора просто ошеломляющи: чтобы придать стройность своей антропологической концепции индоевропейского генезиса, ему пришлось произвести «арийский язык» из урало-алтайского класса и предположить, что язык первобытного финского народа представлен в неизменившемся (!) виде баскским языком, а позже «высокорослый и сильный финно-угорский народ образовал в центральной Европе флексиональный арийский язык» [Тэйлор 1887: 294–295]14. Антропологически противоположную точку зрения на первобытных индоевропейцев высказывал Л. Нидерле, считавший их долихоцефалами ([Нидерле 1898: 589], ср. [Хвойко 1901: 10]), это мнение получило большое распространение. Едва ли надо говорить, что подобные экстралингвистические аргументы не помогут в решении индоевропейской проблемы15 и не оправдают ее постановки в том виде, как это делалось на протяжении почти полутора столетий, тем более что и в самой антропологии смешанный характер древнейшего населения Европы затрудняет формулирование однозначных выводов. Пользоваться краниологическим критерием при установлении палеогеографии индоевропейского праязыка значит ставить в прямую зависимость биологические свойства человека и язык. Приведем только один пример, свидетельствующий о ненадежности антропологического компаса в историко-лингвистических разысканиях. Когда была открыта высокая доарийская цивилизация Мохенджо-Даро и ряда других пунктов в долине Инда, никто уже не смел настаивать на восточном происхождении индоевропейцев. Но при этом оказалось, что черепа двух антропологических типов, представленных в погребениях Мохенджо-Даро, характеризуются долихоцефалией (см.: [Дикшит 1960: 337]). Скомпроментированный антропологический критерий перестал играть ведущую роль, и основное внимание стало уделяться археологическим данным. И теперь Запад стал в представлении археологов и лингвистов первоначальной родиной арийцев. Еще в конце прошлого века О. Шрадер писал, что «легендарные связи европейских народов с Азией придуманы уже в те времена, когда в Европу проникли слухи о знаменитых народах Азии» [Шрадер 1886: 470] (ср.: [Sаусе 1908: 72]).