Отдав последние распоряжения, Овчинников покинул город. С ним отправились на помощь Пугачеву повстанцы Гурьевской, Сарайчиковской, Тополинской крепостей и форпостов. В обозе везли 60 пудов пороха.

В начале февраля красноярский комендант подполковник Пирогов сообщил губернатору Кречетникову, что Гурьев занят пугачевцами. Подробности Пирогову поведали бежавшие из Гурьева купец Кулпин и переведенец Аршинов. Пирогов умоляет астраханский магистрат выслать полтысячи калмыков, «дабы от чего (боже сохрани!) сверх чаяния не смогло последовать и здесь такого злого примера по нападению от тех изменников в соединенных силах с кайсаками».

Кречетников сам был в панике: он боялся, чтобы гурьевцы не перебросили пожар в Астрахань. В письме в Сенат (9 марта) губернатор высказал опасение, как бы сам Пугачев, уходя от преследования, не возымел намерения через Астрахань «при помощи киргиз-кайсак пробраться на Кубань». Усиливается патрулирование морских вод у волжского устья, принимаются меры предосторожности на рыбных промыслах и ватагах вдоль всего побережья от устья Волги до Урала. Страхи губернатора имели основания. В письме от 28 марта 1774 года он с большой тревогой говорит о «появившихся по рекам Астрахани русских воровских партиях». Кречетников требует от городского магистрата срочно послать «на поимку и искоренение» не только все воинские команды, но и «вооруженных людей» с рыбных ватаг, а также обыкновенных градских жителей».

10 марта снаряжается бот к устью Яика узнать, «нет ли замыслу приехать к Астрахани». Началась подготовка новой карательной экспедиции. На этот раз ее организацию Кречетников взял в свои руки. Вину за провал первой экспедиции он возложил на оберкоменданта В. Левина и губернаторскую канцелярию, обвинив перед Сенатом в «крайней слабости». Теперь Кречетников потребовал от Левина все мобилизовать на освобождение Гурьева и форпостов; «покуда они все там (повстанцы) не истребятся и город от них не отберут, без того ни о каких невозможностях не репертовать».

Из-за всеобщего брожения в Астраханской губернии и ее окрестностях, формирование экспедиции закончилось к середине марта. Карательный корпус состоял из 3-й легкой полевой команды, в которую входило 700 человек пехоты и кавалеристов при 4-х орудиях, рота Арбекова, 200 донских казаков, 300 калмыков и 150 человек вызвались из Царицына. Возглавил экспедицию командир второго батальона подполковник Е. Кандауров. Если не удастся взять Гурьев военною силою, Кречетников требовал сжечь его. «Всех их дома огню предать!» – рычал в напутствие рассвирепевший крепостник.

Для блокады Гурьева с моря и с целью отрезать путь повстанцам на Мангышлак, «к туркменским или персидским берегам», капитану первого ранга И. Токмачеву отдается распоряжение подготовить судно и исправного сержанта с 30 солдатами «самых отборных людей».

26 марта корпус Кандаурова уже находился в пути. Получив сведения о расположении Пугачева под Татищевой и Оренбургом, губернатор направляет предписание Кандаурову «паче всего самого их начальника Пугачева предостерегать…».

От генерала Мансурова, занявшего Яицкий городок, Кречетников потребовал прислать подкрепление Кандаурову. Струняшев пытался усилить оборону Гурьева, он направлял в крепости по Уралу призывы к казакам прийти на подмогу гурьевцам. С таким поручением «на 6-й неделе поста» выехал казак Гурьевского редута Иван Тудаков.

Гарнизоны Тополинской и Кулагиной крепостей высказались за уход в Гурьев. Но поскольку Уральск был занят (16 апреля) правительственными войсками, миссия Тудакова осложнялась. Зажиточное казачество Кулагиной крепости заколебалось, кулагинцы решили вступить в переговоры с казаками Калмыковой крепости и поступить так, «как те присоветуют». Серьезной ошибкой было и то, что они отказались от поддержки бурлачества.