– «Шалаш», «Шалаш», я – «Прыжок–3», район занял, приём.

– Вас понял, «Прыжок–3», я – «Шалаш», приём, – безэмоционально хрипит динамик в ответ.

…Что ж, эта маленькая флотская хитрость в условиях этого учения совершенно безобидна. Какая, в сущности, разница, где они теперь, пусть даже и чуть восточней заданной точки, – пока доклад пройдёт по всем инстанциям куда-то далеко-далеко наверх, пока там сформируется по неведомому ему плану новая задача, вернётся к нему, минует не менее получаса, так необходимого им сейчас. Всё это оттого, что кто-то в штабе при расчёте времени выхода в точку совершенно пренебрёг скоростью и направлением ветра либо получил неверный прогноз. При планировании обычно всё оценивается по среднестатистическим таблицам и дальнесрочному метеопрогнозу, который почему-то всегда оказывается оптимистичней реального положения дел. Впрочем, план – это всего лишь план, жизнь всегда вносит в него свои корректировки, важно вовремя суметь заметить её знаки, требования…

– Ну вот, наконец-то! – неуклюже выбираясь на мостик, искренне радуется замполит-посредник. – Поздравляю вас, товарищ старший лейтенант. – Придав лицу официальный вид, тянет руку. – Наконец-то добрались до точки, выполнили поставленную задачу.

– Так точно, товарищ капитан-лейтенант, – бодро докладывает дивизионный специалист, – выполнили, – натянуто улыбается и, пожимая протянутую руку, невесело добавляет про себя: – Почти.

– Ай, молодцы!.. Что ж, теперь ждём команды на обратный путь? – смеётся долговязый. – Качка – просто жуть!

Волны иллюминаторы ходовой рубки накрывают с головой, словно в батискафе, ничего вокруг не видать.

– Так точно, вышли с рейда, пришлось встать против волны, – продолжает подыгрывать Феликс, – вот бак то и дело уходит под воду.

– Я же говорил, что моё место здесь, – подхватывает оптимистичную интонацию всё понимающий мичман Тихомиров. – Правда, там гальюн рядом, – усмехается, – бежать близко.

– Куда… бежать?.. – удивлённо оборачивается к нему Пырин и вдруг при очередном ударе стихии о корпус ШУ–224, схватившись руками за лицо, срывается к леерам.

– Ту-у-уда, – невесело тянет Стариков, уже не в первый раз проглотив подкативший к горлу комок наскоро проглоченного дома завтрака, когда посыльный матрос около семи часов назад поднял его дома с женой и годовалой дочкой по тревоге, вцепившись в разрез шинели на спине каплея.

…Он и сам-то лишь недавно более-менее научился переносить крутую балтийскую волну, за два прошедших года его капризный к качке организм мало-помалу привык ко всем морским каверзам, подбрасываемым ему судьбой. Как ни крути, но в море командир корабля – всему голова! Как бы нехорошо он себя ни чувствовал, но боевую задачу выполнить должен, а главное – выполнив её, вернуть корабль с его экипажем целым и невредимым домой, в родную гавань. Это – выжить во что бы то ни стало! – и есть его главная задача в мирное время. Не все, правда, даже бывалые моряки понимают эту простую истину, полагая некоторые нестандартные решения командира неверными, даже маразматичными с их – непосвящённой – точки зрения. Но верное решение принимать ему, командиру, ему же и нести за него ответственность перед людьми и Богом, точнее наоборот, а раз так, то никому, кроме него самого, и не позволительно обсуждать их, а тем более осуждать, особенно если сам не бывал в шкуре командира…

– По-нят-но, куда бежать, – отдав дань Нептуну, поднимается зелёный каплей, – а внутри-то, кажется, не так сильно трясло.

– Рубка ближе к ватерлинии, – поясняет мичман, – а значит, там меньше амплитуда качения, да и вообще…