В раннесоветские годы в партии и в государстве преобладали центростремительные процессы, происходило сплочение наций. Несмотря на отдельные разногласия, люди имели общую, высочайшую идею и конкретные, опять-таки высочайшие результаты совместной работы по её реализации.
Неподдельная, яркая новь звала и вовлекала. В ранее непроходимой глуши появились избы-читальни и кинопередвижки, почта и радио, граммофоны и динамо-машины. Электричество пришло туда, где прежде не знали даже колеса! Учитель, врач, инженер, агроном стали приметами будней, а не праздничной редкостью. Фантастические проекты и стройки, подвиги лётчиков и полярников, высокий престиж труда шахтёров и сталеваров, неизвестные раньше профессии тракториста и комбайнёра и сами эти неведомые до того машины, вал молодых дарований в литературе, в изобразительном искусстве… Европейцы поражались тому, что в Москве в 1937 году работало полторы сотни профессиональных театров, не считая самодеятельных. Туризм, физкультура, спорт из досуга кучки богатеев превратились в досуг масс. Такие виды спорта, как конный, парусный, авиационный, мотоциклетный, альпинистский были на Западе доступны исключительно буржуазной элите, аристократам, а в СССР – мальчишкам и девчонкам из обычных семей.
Советский народ с точки зрения социальной антропологии был наиболее грамотным, сильным, здоровым национальным и одновременно интернациональным организмом за всю историю гуманоидной формы жизни.
В позднесоветские годы многое шло вкривь и вкось. Недоброе, негуманное, корыстное входило в настрой людей постепенно, но неумолимо. В отношениях между людьми, как в капле воды, отражались наметившиеся в обществе центробежные тенденции и кризисные явления. Трещины гражданского раскола, идя сверху вниз, пронизывали даже быт и снова уходили далеко наверх. Раскол приобретал зловещие этнические, культурные, возрастные, конфессиональные оттенки. Он имел скверные социально-экономические и правовые последствия.
О юридическом праве хоть немножко, но всякий раз говорить надо потому, что в этом вопросе наблюдается дикая мешанина из незнания, бескультурья и дурости.
В послесталинское безвременье, переползшее вслед за окровавленной, полупарализованной, умирающей страной в век XXI, мы погрязли в мудрствованиях о «правовом государстве», вариант – «социальное государство». И никто не замечает вопиющей бессмыслицы. Разве государство бывает неправовым или несоциальным? Оно же возникает одновременно с юридически оформленными отношениями субъектов, объединившихся в данном социальном организме – государстве. Будь государство построено на гуманистических, будь на антигуманных началах, оно всё равно является правовым, существуя в конкретном правовом поле и соответствуя конкретному классовому типу права.
Мудраки (язык не поворачивается называть таких мудрецами даже в кавычках), картинно подпирающие указательным пальцем лбы площадью в добрый гектар и несущие околесицу о преимуществах «правового государства» перед «неправовым», – популярная телезабава, регулярно организуемая телеведущими для теледебилов. По глубокомысленному мнению обладателей достопримечательных лбов, преимущество кроется в разделении власти на три независимые ветви – законодательную, исполнительную, судебную, в верховенстве закона, перед которым все должны быть равны.
От подобных банальностей молоко скисает. Между тем гвоздь проблемы – в сущности, характере, в классовом содержании и политической идее закона. С этой точки зрения сталинизм обеспечивал не правовой беспредел эксплуататорского государства, а весьма близкое к идеальному равноправие граждан, когда авторитет параграфа огромен, но авторитет идеи ещё выше и не позволяет сáмому большому параграфу подавлять сáмого маленького человека.