Рютин был не одинок. В выпуске «Бюллетеня» Троцкого за сентябрь 1932 года были опубликованы «наброски платформы» (с отсутствующей первой страницей), якобы составленные неназванными членами «левооппозиционного» подполья в СССР. В них объявлялся «кризис советского хозяйства» и содержался призыв к исправлению (в марксистских терминах) дисбаланса между промышленностью и сельским хозяйством путем сокращения расходов на промышленность ради снижения инфляции, роспуска нежизнеспособных колхозов, прекращения навязанной стране ликвидации кулаков и привлечения иностранного капитала посредством старой практики иностранных концессий. Авторы документа даже донкихотски предлагали оказать содействие «правящей ныне фракции» в деле поворота «от нынешнего явно нездорового и явно несостоятельного режима к режиму партийной демократии» [697]. В том же месяце отправившийся за границу советский функционер вывез из СССР еще один текст, авторства Ивана Смирнова, бывшего сторонника Троцкого, работавшего заместителем начальника отдела по транспортному оборудованию в Госплане, и передал его в Берлине сыну Троцкого Льву Седову, который переписал текст в более резких выражениях и опубликовал его в «Бюллетене». Текст Смирнова содержал выдержки из внутреннего доклада Госплана за первые шесть месяцев 1932 года. «Вследствие неспособности нынешнего руководства выбраться из хозяйственно-политического тупика, – утверждалось в статье, – в партии растет убеждение в необходимости смены партруководства» [698].

Седов написал своему отцу – симпатическими чернилами, – что в СССР сформировался «блок» с участием «зиновьевцев, группы Стэна-Ломинадзе и троцкистов», явно имея в виду маленький заговор Рютина. Однако Троцкий, недовольный тем, что «левые» поступили неправильно, связав свою судьбу с «правыми», указывал Льву, что в условиях, когда снятия Сталина требуют кадет-эмигрант «Милюков, меньшевики и термидорианцы всех видов», «не исключено, что нам временно придется его поддержать… Лозунг „Долой Сталина!“ двусмыслен, и в настоящий момент его не следует делать военным кличем» [699].

В сентябре 1932 года, вернувшись из трехмесячного отпуска, Сталин втихомолку смягчил свой закон от 7 августа: за кражу небольшого количества зерна не расстреливать, а лишь приговаривать к 10 годам [700]. Урожай 1932 года ожидался на уровне не более чем 60 миллионов тонн зерна, а может быть, и всего 50 миллионов тонн, что было чуть выше, чем катастрофический итог в голодном 1921 году [701]. В поступавших Сталину докладах содержалась не менее скверная оценка урожая, но все же намного завышенная по сравнению с реальностью – до 69 миллионов тонн, но это несоответствие так никогда и не было им осознано [702].

Половина всех казахов – до двух миллионов человек – снимались с насиженных мест, забирали оставшийся скот и сбегали из колхозов. Свои должности якобы самовольно оставили половина партийных функционеров в этой республике [703]. В одном из официальных докладов, направленных в августе Сталину, отмечалось, что в 1929 году в Казахской автономной республике насчитывалось 40 миллионов голов скота, а сейчас – только шесть миллионов [704]. Наконец, 17 сентября Сталин поставил на голосование в Политбюро проект указа о смягченных формах членства в колхозах на территории Казахстана – каждое домохозяйство получало право иметь от восьми до десяти голов скота, до 100 овец и коз и от трех до пяти верблюдов, но при этом все равно указывалось, что принуждение к оседлости будет продолжено с целью «искоренения экономических и культурных анахронизмов»