Кого следовало считать кулаком? Владельца трех коров? Четырех коров? Критерии порой были расплывчатыми. Но навязанные центром квоты заставляли давать ответ на этот вопрос [443]. Нередко на кулаков доносили в превентивном порядке, чтобы уберечься самим или сводя старые счеты. «Социализм… есть религия ненависти, зависти, вражды между людьми», – писала группа крестьян из Калининской области (с центром в городе Калинине, бывшей Твери) в газету «Социалистическое земледелие» (март-апрель 1931 года) [444]. Некоторые крестьяне мотивировались классовыми настроениями, однако для выполнения квот в кулаки приходилось внезапно записывать многих крестьян-середняков и бедняков. Кулаками становились все не желающие становиться колхозниками, какими бы бедными они ни были. Понятие «подкулачник» позволяло сделать законной добычей кого угодно, а амбициозные сотрудники тайной полиции превышали спущенные им квоты [445]. Согласно классификации самого ОГПУ, многие из тех, кто попал в сети антикулацких кампаний, были мелкими торговцами, «бывшими», священниками или различными «антисоветскими элементами» [446]. Спешка, произвол и безудержное насилие лишь способствовали проведению операции, порождая хаос и страх утраты контроля за событиями, что влекло за собой новые суровые меры [447]. По приказу Сталина в конце мая началась вторая волна депортаций кулаков (продолжавшаяся до ранней осени 1931 года), которая своими масштабами почти вдвое превысила прошлогоднюю [448]. При этом он полагался на местных партийных боссов, но главным образом на ОГПУ и острую конкуренцию между Ягодой и Евдокимовым за его расположение [449].

В целом по стране было раскулачено около пяти миллионов человек – в это число входят как раскулаченные полицией и односельчанами, так и те, кто предпочел спасаться бегством; при этом не известно, сколько умерло во время депортации или вскоре после нее. Без суда и следствия было расстреляно до 30 тысяч глав домохозяйств. Оперработники ОГПУ на скорую руку создавали колонии раскулаченных, вскоре переименованные в спецпоселения; предполагалось, что они будут жить на самообеспечении, но, несмотря на лавину указов, поселения, в которых действительно имелось жилье, создавались с запозданием [450]. Ссыльным, пережившим этап в холодных и темных вагонах для скота, в которых их привезли в тайгу, пришлось проводить первую зиму в палатках или под открытым небом [451]. Они участвовали в строительстве Магнитогорского металлургического комбината, Челябинского тракторного завода и прочих витрин пятилетки. На тех же стройках пытались найти пропитание, навлекая на себя обвинения в «просачивании», самораскулаченные и крестьяне, лишенные имущества, но не сосланные [452]. Заместитель уполномоченного ОГПУ по Восточной Сибири сообщал о массовых побегах и из спецпоселений, причем в качестве причин побегов назывались «тяжелые бытовые и продовольственные условия», а также «эпидемические заболевания, высокая смертность среди детей». По его словам, в спецпоселениях царила «невозможная грязь» [453].

В то же время предполагалось, что государство поможет с проведением очередного сева – первого в условиях преобладания колхозов и совхозов [454]. Согласно пятилетнему плану, урожай в 1931 году должен был составлять 96 миллионов тонн, а в конце 1930 года объем грядущего урожая оценивался в 98,6 миллиона тонн, что было намного больше, чем самые богатые дореволюционные урожаи [455]. Однако в 1931 году за холодной весной последовала летняя засуха, и это сочетание стало фатальным ударом для казахских степей, Сибири, Урала, Поволжья и Украины