Ситуацию осложняло то, что председатель ОГПУ Менжинский страдал от многочисленных болезней – от сильной астмы до травмы позвоночника, полученной им в автомобильной аварии в Париже. (Он нередко принимал подчиненных, полулежа на диване.) Ходили слухи, что он так и не смог до конца оправиться после того, как его молодая жена умерла во время хирургической операции [118]. Сталин игнорировал его просьбы об отставке. 21 апреля 1929 года, именно в тот момент, когда разворачивались сталинские махинации против «правого уклона», Менжинский перенес тяжелый сердечный приступ. Врачи приказали ему резко ограничить курение, есть поменьше сладкого и отправиться на отдых. Через несколько месяцев, 1 августа, ему было позволено вернуться к работе, но лишь при условии, если он будет ходить на службу через день и ограничит свой рабочий день пятью часами. Менжинский отказался соблюдать эти требования и все равно вернулся на Лубянку [119]. Однако его отлучки и продолжающаяся болезнь обострили и без того напряженные интриги в ОГПУ. Пока Ягода проводил отпуск на юге, Трилиссер на собрании партактива ОГПУ призвал к самокритике с целью очистить управление от недостойных людей и обвинил Ягоду в «отступлении от генеральной линии партии, в правом уклоне» [120].

Незадолго до этого оперработники ОГПУ получили приказ не упоминать названия и местоположения их отделения даже в секретной внутренней переписке, чтобы в случае утечки никто посторонний не мог расшифровать структуру этой организации [121]. Теперь же Сталин писал Менжинскому (16 сентября 1929 года): «Оказывается, у вас (у чекистов) взят теперь курс на развернутую самокритику внутри ГПУ. Иначе говоря, чекисты допускают те же ошибки, которые допущены недавно в военведе [военном ведомстве]… Не забудьте, что ГПУ не менее военная организация, чем военвед. Нельзя ли… принять решительные меры против этого зла» [122]. Потерпевший поражение Трилиссер уступил свою должность Станиславу Мессингу, находившемуся в близких отношениях с таким же, как он поляком, Менжинским. В то же время сталинский фаворит Ефим Евдокимов был вызван в центр с Северного Кавказа и поставлен во главе секретно-политического отдела ОГПУ, которому подчинялись секретный, контрразведывательный, особый (армия), информационный (анализ разведданных), восточный и оперативный отделы – с целью создать противовес Ягоде [123].

Евдокимов заметно выделялся на фоне примерно 2 тысяч тогдашних оперработников центральной организации ОГПУ. Подчинявшееся ему северокавказское управление занимало в Союзе первое место по наградам благодаря длительной борьбе против вооруженного до зубов населения («бандитских формирований») – гражданской войне после Гражданской войны [124]. Более того, в сфере его компетенции находилось и то место, куда Сталин уезжал в отпуск. В сговоре с диктатором сфабриковав Шахтинский процесс 1928 года, Евдокимов стал звездой всесоюзного масштаба (а в 1930 году получил свой четвертый орден Красного Знамени) [125]. Он заботился о семьях своих подчиненных и устраивал для них у себя дома пирушки с песнопениями: на них под игру одного чекиста на пианино и другого на аккордеоне звучали украинские хоровые песни, казачьи песни, русские частушки. «Евдокимовым была сколочена крепкая группа, готовая на любые действия по его указаниям… – вспоминал один из участников этих застолий. – Путем раздачи наград, устройства личного быта, поощрения бытовому разложению ряда работников… Евдокимову удалось сколотить крепкое ядро чекистов, преданных ему до конца. В свою очередь, эти работники… сколачивали группы сотрудников, которые также были слепо преданы им», а соответственно, и Евдокимову